Он остановился. Марсель хотел ответить, он искал слов признательности и благодарности, но мог лишь пробормотать:
— Я был бы весьма неблагодарным, дорогой господин Руасси, если бы…
Он запутался. Г-н Руасси не дал ему кончить:
— Да нет же, нет!.. То, что мы сделали для вас, пустяк, и мы были искренно рады видеть вас у себя.
Его каблуки ушли в мягкий песок дорожки, словно для того, чтобы утвердить за ним его право владельца. Он был у себя дома. Этот сад был его садом; эти плоды были его плодами; этот дом был его домом. Марсель ясно почувствовал, что принятое им гостеприимство поставило его в некоторую зависимость от г-на Руасси. Г-н Руасси продолжал:
— Итак, дорогой Марсель, вас очень любят в Онэ. Вас здесь оценили, и я надеюсь, что вам здесь нравилось и что вы уедете отсюда менее несчастным, чем вы сюда приехали.
Марсель начал понимать: г-н Руасси находил, что его гость зажился у него. Г-н Руасси продолжал:
— Разумеется, вы не исцелились — я это хорошо знаю — от того удара, который поразил вас, но вы не так уже подавлены, не так печальны: вот почему я не хочу, чтобы что-нибудь могло испортить прекрасные результаты вашего пребывания здесь. Да… я не хочу, чтобы вы увезли отсюда повод к какому-нибудь горю, чтобы вы сохранили какую-нибудь надежду, которая не может осуществиться и которая внесла бы ненужное разочарование в вашу законную печаль. Не правда ли? Молодые люди иногда забирают себе в голову планы, опасные, призрачные… Словом… это немного трудно выразить. Ну да, Жюльетта молода, красива, очаровательна, и, черт возьми, в качестве отца я принужден говорить с вами откровенно.
Луна поднялась над тополями. Она освещала сейчас весь сад и блестела на шиферной крыше дома. Марсель все еще смотрел на окно, в котором виднелся свет. Наконец он оторвал от него взоры. Г-н Руасси улыбался в бороду:
— Вы мне не отвечаете, юноша; признайтесь, что я попал в точку!
Марсель сделал жест отрицания. Г-н Руасси перебил его:
— Нет?.. Я ошибся? Тем лучше, тем лучше! Превосходно, я могу теперь говорить с вами еще свободнее. Так вот, мой дорогой, брак между вами и Жюльеттой был бы глупостью, в которой вы оба раскаялись бы… Ах, вы очень хороший человек, бесспорно, но у вас нет состояния, а приданое моей дочери весьма легковесно. Потом, вы не сошлись бы характерами. Вы по природе меланхолик, разочарованный. Ваш бедняга отец передал вам частицу своего пессимизма. Это очень печально, на мой взгляд, но это так. Жюльетта, наоборот, унаследовала мой характер: она оптимистка; она любит жизнь так, как любил ее я, как люблю до сих пор… как ее следует любить.
Он глубоко вдохнул холодный ночной воздух и продолжал:
— Я всегда старался привить ей любовь к жизни… Это вас удивляет? Вы говорите себе: «Гм! гм… А между тем он отдал дочь в монастырь; потом запер ее, почти на круглый год, в Онэ»… Но, дорогой мой, подумайте только, какое обаяние среди этого долгого уединения должны были приобрести в ее мыслях те удовольствия, которых она лишена, — блестящая светская жизнь в Париже, празднества, наряды! Как жадно должна она стремиться насладиться всем этим! И какое будет счастье для меня — видеть ее когда-нибудь богатой, элегантной, окруженной поклонниками, так как дочь моя создана для роскоши… и она получит ее, даже против ее желанья, если это будет нужно!
Г-н Руасси оживился:
— Стойте, я увлекся; я болтаю с вами, как с другом… Но скажите по совести, разве справедливо было бы запереть молодую, свежую, красивую девушку в захолустной деревне, превратив ее в домашнюю хозяйку или в торговку цветами, или выпустить ее отсюда с тем, чтобы она впала в самую пошлую посредственность? Да она сама бы упрекнула меня за это впоследствии. Нет, нет, ни за что! Она создана для блестящего брака. Таково мое убеждение… По-вашему, это не так-то легко осуществить, не правда ли? Ну так дело в том, дорогой мой, что случай уже представился… Так неужели я его упущу?
Г-н Руасси бросил на землю докуренную сигару, которая рассыпалась искрами. Он ухватил Марселя под руку.
— Это так, как я вам говорю, дорогой мой. Брак великолепный, неожиданный: имя, положение, богатство, все! Париж, свет, все!.. И она еще колеблется, уклоняется… Черт побери, я отлично знаю, что в этом деле нет места для любви! Но разве это причина отказываться от такой партии?
Марсель задрожал. Беспомощно он возразил:
— Но, может быть, мадемуазель Руасси тяжело выходить, несмотря на все эти выгоды, за человека, которого она не любит…
Г-н Руасси выпустил руку Марселя и усмехнулся.