— Крепость Святого Андрея, сударыня… Что касается вас, Марсель, то я думаю, что вы посвятите ей страничку в вашей книге… Так как Марсель Ренодье собирается написать книгу о Венеции.
Г-жа де Валантон и Марсель Ренодье обменялись взглядами.
— Господин Бютелэ говорил мне, что вы были больны, но, к счастью, теперь совсем поправились?
Г-жа де Валантон сделала ударение на слове «к счастью». Марсель отвечал:
— Да, я был очень болен в Венеции.
На минуту за столом воцарилось молчание. В окно проникал запах цветов из сада: аромат невидимых роз, горький дух высокого кипариса. Г-жа де Валантон рассеянно смотрела на высокое черное дерево, верхушка которого была скрыта рамой окна. Прерывистый и легкий шум фонтана дрожал в неподвижном воздухе. Бютелэ обратился к Марселю:
— Не правда ли, Марсель, нужно, чтобы госпожа де Валантон познакомилась с нашими венецианскими садами? Это — одно из очарований нашего города, эти уголки цветов и зелени. Они обладают здесь особенной прелестью, необычайностью и таинственностью, которых они лишены в других местах… Но их не всегда бывает легко найти! Они таятся и прячутся; но Марсель Ренодье и я, мы вам их покажем. Хотите, назначим день, чтобы поехать в сад Энсворта на острове Джудекке? Он так прекрасен!
В монокль Сириль Бютелэ наблюдал своих гостей. Марсель подносил к губам стакан.
Г-жа де Валантон, опустив ресницы, неловким движением выбирала себе плод, меж тем как Аннина дерзким и лукавым взглядом рассматривала эту парижанку, которая была так смущена, что уронила на скатерть одну из кистей винограда, наполнявших фаянсовую вазу.
XIII
— Здесь, — сказал Марсель Ренодье.
Гондола задела стену из красноватого кирпича, вдоль которой она плыла с тех пор, как завернула в узенький rio. Причаливая, лодка терлась боком о влажную ступеньку, на которую ступил ногою гондольер. Держа в руке шапку, он ждал. Капли пота выступили у него на лбу. Марсель, стоя, обратился к г-же де Валантон:
— Угодно ли вам, чтобы мы сошли?
Она не сразу ответила и продолжала сидеть, прислоняясь к спинке, словно ослепленная сверканьем воды в канале Джудекки, который они только что переплыли под палящим солнцем; потом, в свою очередь, она поднялась. Пока гондольер помогал ей сойти на берег, Марсель бегом взобрался на лестницу, примыкавшую к железной решетке. Он дернул звонок.
— Сейчас нам отворят. Сторожиха живет здесь.
Он указал пальцем молодой женщине, последовавшей за ним, на низкий домик с желтыми ставнями на краю двора, где между плит пробивалась зеленая трава. И двор и домишко имели жалкий и подозрительный вид. Марсель дернул звонок, зазвеневший снова.
— В Венеции надо уметь быть терпеливым!
Г-жа де Валантон молчала. Решетка по-прежнему оставалась запертою. Наконец показалась старуха. В просвет решетки она искоса взглянула на них, потом решилась отодвинуть засов. Марсель произнес фамилию г-на Энсворта и сунул в руку старухи монету. Дверь заскрипела и закрылась за ними. Женщина сопровождала их; вдруг она исчезла в домике.
Они остались одни. Над головами их небо было ярко-синее, великолепное и вместе с тем нежное. По нему плыло белое облачко, одинокое и пушистое. В углу двора узловатая глициния ползла по стене, где был грубо сделан род портика. Марсель направился в эту сторону, отставая на несколько шагов от г-жи де Валантон. Вдруг она вскрикнула радостно и удивленно.
Перед ними тянулась длинная аллея, окаймленная деревянными столбами; по ним поднимались виноградные лозы. Они обвивались спиралью, гирляндами устремлялись вверх и образовывали две стены и свод из листьев, среди которых висели кисти винограда. Эта крытая аллея, с ее виноградными листьями и гроздьями, в красе изобилия и зрелости, производила впечатление роскоши и праздника, составлявшее контраст с жалким входом в это владенье, с неприветливой решеткой, с подозрительным домиком, с сырым двором. Здесь была листва, изумрудная тень, благоуханье растительных соков, аромат невидимых цветов, становившийся сильнее по мере приближения к ним.
Г-жа де Валантон и Марсель шли теперь вдоль пышных цветников. Цветы были, действительно, славою этого сада, его благоуханной роскошью. Они наполняли воздух разнообразными ароматами и пропитывали его своей сущностью. Они то соединялись в группы, то расстилались клумбами. Из мягкой венецианской земли они вырастали на солнце, бесчисленные, теснившие друг друга, и вместе со светом составляли все украшение сада, лишенного архитектуры, без ваз, без статуй и без горизонта, безмолвного и безлюдного, словно заброшенного на край света, затерянного в немой пустыне очарованной страны.