Он ждал до вечера, шагая взад и вперед по длинной галерее палаццо. Каждая минута приносила ему новую надежду. Удар весел на канале, звук шагов на лестнице заставляли его вздрагивать. Не она ли? Часы бежали. После обеда, во время которого он едва прикоснулся к блюдам, которые подавал ему Карло, он снова поднялся на галерею, где Антуан Фремо и Сириль Бютелэ оставались с ним до прибытии секундантов г-на д'Аржимеля. Окончив переговоры, друзья его отдали ему отчет в своих действиях. Удалившись в свою комнату, он не ложился. Занялась заря. Он испытывал страшную печаль. Потом он потушил лампу. У него осталось время только на то, чтобы приготовиться: в половине девятого моторная лодка с Антуаном Фремо и доктором Гейнеке должна была быть в палаццо Альдрамин, чтобы отвезти их в Фузину.
Марсель страдал. К мысли о Жюльетте примешивалась ужасающая горечь. Итак, она предала его. Она говорила с Бернаром д'Аржимелем, но не для того, чтобы порвать с ним, не для того, чтобы крикнуть ему с вызовом о своей любви к другому. Она говорила с ним, без сомнения, как молящая, которая признается в своей вине и просит ее забыть. Она, должно быть, валялась у него в ногах, унижалась, обвиняла себя. При виде своего властелина она снова подпала под его иго. Быть может, она с минуту пыталась вырваться из его тиранических рук, если только, покорная и безучастная, она не приняла снова, без сопротивления и почти счастливая, прощение и рабство.
Образ побежденной Жюльетты вызывал в Марселе глухой гнев. Его нога задела ящик с пистолетами. В красном блеске представилось ему сверкающее оружие. Д'Аржимель, истекая кровью, упал на землю. Марсель во второй раз вырвал у него его добычу. Внезапно он растрогался. Зачем возложил он на Жюльетту это опасное испытание? Идти к д'Аржимелю должен был он! Но сейчас он исправит свою ошибку… И он с любовью взглянул на длинный черный ящик, по которому Фремо постукивал концом своей трости.
Прозвучал резкий свисток. Лодка повстречала длинную гондолу, нагруженную досками. Свежий запах пиленого дерева слился с запахом мотора. Лодка свернула в сторону. Она оставила влево островок Сан-Джорджо ин Альга. Дальше, в узком проливе, плавали водоросли. Показалась низкая и плоская земля, с группой бедных домиков: то была Фузина.
Сириль Бютелэ поправил свой монокль. Марсель продолжал раздумывать. Теперь он видел лежащим уже не д'Аржимеля, а себя. Эта земля, которую он различал вдали, показалась ему жестокой при мысли, что он будет лежать на ней навзничь, без движения. Невольно он пощупал свою грудь. Пуля пронзит ее здесь, он ощутит удар, потом упадет. Умереть! Он быстро отдернул руку. И так как Бютелэ и Фремо смотрели на него, он им улыбнулся.
Странное ощущение нежности успокоило его. Снова он потрогал грудь. Сердце его билось равномерно. Из него могла вытечь вся кровь, но ничто не могло уничтожить тех часов, когда оно трепетало любовью и лаской! Что значит смерть для того, кто жил!..
Он огляделся вокруг. Фремо и Бютелэ беседовали вполголоса. Гейнеке опустил очки, и стекла их сверкали на солнце. Туман рассеивался. День — его последний день — будет восхитительным. Как должна быть очаровательна Венеция в этом мягком и нежном свете! Как хорошо сейчас на набережной Заттере!
«Заттере! Заттере!» — он несколько раз повторил про себя это слово. Жюльетта и он так часто произносили его. «Заттере!» Эти звучные и свистящие слоги шумели у него в ушах: «Заттере!»… И он снова увидел комнату, где они любили друг друга. Он припомнил день, когда, идя на свидание, он встретил на узеньком rio продавца фруктов. Барка была нагружена таким прекрасным виноградом, что он купил целую корзину. Он только что поставил ее на стол, когда вошла Жюльетта, и она бросилась к нему с таким пылом, что едва не опрокинула корзину. Лишь позже, облокотясь на подушку, она заметила ее. Чтобы взять одну кисть, она прошла по комнате, обагренной лучами заходящего солнца, и все ее тело запылало, словно в огне. О, как прекрасна была она в ту минуту, сверкающая и полная неги, улыбающаяся при виде кисти винограда, которую она поднимала медленным движением, словно пляшущая в своей наготе!
Марсель Ренодье задрожал. Внезапная краска залила его лицо. Желание, яростное желание любить и жить билось в нем. И разве этим желаньем он не был обязан Жюльетте? В то далекое утро, в Онэ, она уже подала ему знак, но он не понял; позже он не пожелал понять, когда она принесла ему свою молодость и красоту. Настал, однако, день, когда он вкусил от чудесного плода, и теперь он был опьянен им навсегда. Его кровь горела от любовного напитка, которого он испил. Умереть? Полно! Он принадлежит жизни.