В течение последовавших лет молодой писатель хранил молчание. В 1874 г. у него родился сын. Ги де Вальвиль, по-видимому, отказался от литературы. Поэтому когда в 1883 г. вышла в свет книга, озаглавленная «Человек и Жизнь», — произведение сильное и суровое, полное мрачного пессимизма, род обвинительного акта против существования и положения человека, произведение, составленное с железною логикою и необычайною горечью, притом оставшееся незамеченным, — то никто не вспомнил, что автор этого философского и морального памфлета, Поль Ренодье, — не кто иной, как остроумный и смелый Ги де Вальвиль, и что то самое перо, которое начертало безнадежные афоризмы «Человека и Жизни», дало и блестящие диалоги «Школы Глупцов». Публика не отождествила эти две личности. Поль Ренодье напечатал еще два сборника — один в 1887 г., другой в 1891 г. — «Правила и Размышления». После этого Поль Ренодье умолк окончательно. Тяжкий недуг обязал его к полному уединению. Он сохранил всю тонкость анализа, всю остроту ума, он изощрял их лишь для себя, так как жил в самом строгом одиночестве. Внезапная смерть положила конец его страданиям 17 февраля 1898 г…
Статья заканчивалась несколькими библиографическими сведениями: первое издание «Школы Глупцов» было редкостью; другого портрета Поля Ренодье, чем написанный в 1892 г. художником Сирилем Бютелэ, не имелось.
Марсель Ренодье уронил брошюру с глазами, полными слез, и бьющимся сердцем. Так вот в каком виде предстало пред равнодушными взорами то, что было жизнью его отца! Как, только всего! Несколько чисел, несколько фактов и больше ничего!.. Но он-то сам, как много мог бы он добавить к тому, что сообщала заметка! Между строк биографа он мысленно видел то, чего они не могли передать: историю о мучительной тайне беспокойной и страждущей души.
Он не мог забыть того дня, когда ему исполнился двадцать один год и когда Поль Ренодье позвал его к себе в кабинет. Он видел отца, сидевшего за письменным столом, с лицом искаженным и постаревшим, с дрожащими руками. Футляр и склянка стояли возле хрустальной вазы, в которую был опущен колючий стебель свежей розы. Писатель долго сидел молча, склонив голову на грудь, потом заговорил; он говорил много, торжественно, сурово…
Поль Ренодье в тот вечер рассказал сыну свое детство, свою юность… Его родители не любили друг друга и относились совсем без любви к нему, а пребывание в коллеже было тяжелым для чувствительности нежного ребенка.
Тем не менее годы сделали из него юношу, пылко жаждущего счастья. Его первые столкновения с житейской посредственностью и людской злобой не могли рассеять его юношеских иллюзий. Свои разочарования он принимал весело и добродушно. Мелкие парижские успехи, которые выпали на его долю в эту эпоху жизни, забавляли его, несмотря на то, что некоторые лица попытались вскоре испортить ему это удовольствие. Скрытое соперничество, лицемерная вражда не замедлили дать ему почувствовать свои ядовитые стрелы. Сначала он сумел нейтрализовать этот яд, но мало-помалу он подпал под его воздействие. Он начинал, понимать. Зрение его обострилось, слух утончился, и на губах он ощутил вкус горечи.
Как раз тогда он встретился с Гюставом Флобером. Он описывал толстого человека, с голубыми глазами, с ярким цветом лица, с длинными свисающими усами, стоящего с трубкой в зубах перед своими перемаранными страницами, с сильным и сочным голосом, с шумным юмором, с размашистыми движениями. Из всех речей учителя Поль Ренодье усвоил только его отвращение к человечеству, его ненависть к уродству, его презрение к пошлости; он поддался влиянию его пессимизма, угрюмого и безнадежного. Громовое слово учителя потрясло в нем те части его существа, которые были втайне подточены и теперь рассыпались в прах. Перед ним раскрылся путь, голый, сухой, каменистый, по которому ему приходилось отныне идти. Если у него не хватало сил подбирать с дороги камни и бросать их в лицо своему веку, то он хотел, по крайней мере, заставить его вдохнуть горький запах цветов придорожных откосов. И он написал свою первую комедию, к аромату которой он примешал несколько листьев с терпким запахом.
Он, быть может, остановился бы на этом, на пессимизме, к которому примешивались ирония и сожаление, если бы не разразилась война 1870 года[8]. В течение долгих месяцев, среди ужасной близости катастроф, ему пришлось быть свидетелем всего эгоизма, всей низости, всей глупости и гнусности, которые таит в себе человек. Он наблюдал открыто, в циничной обнаженности то, что остается обычно скрытым в тайниках души. Он видел, как люди лгали, воровали, грабили, убивали. Он слышал, как произносили речи, как пустословили. И он вышел из всего этого с чувством омерзения. Он проверил на живой действительности отвлеченные истины философов и моралистов, наиболее строгих к человеку. Но он не был в силах подняться до них. Тем не менее он хотел высказать на свой лад, в меру своих сил, все то, в чем он чувствовал себя с ними заодно, высказать это доступными ему средствами: бывают удары кнута более жестокие, нежели удары дубины. И он написал «Школу Глупцов»…
8
«Война 1870 г.» — франко-прусская война 1870–1871 гг. за гегемонию в континентальной Европе. Потерпев поражение, Франция лишилась Эльзаса и части Лотарингии.