- Мандраг рассказывает про него каждой группе, которой читает лекции по алхимии.
Я эту историю уже дюжину раз слышал.
Это его любимый пример на тему злоупотребления алхимическими знаниями.
Один алхимик использовал его, чтобы испортить жизнь нескольким чиновникам в Атуре лет пятьдесят назад.
Его поймали только потому, что какая-то графиня озверела на свадьбе и убила дюжину человек и…
Сим замолчал, качая головой.
- Короче.
Это было фигово.
Настолько, что любовница этого алхимика сама же сдала его страже.
- Надеюсь, он получил по заслугам.
- Более чем, - мрачно сказал Сим.
-Дело в том, что это действует
на каждого немного по-разному.
Это не просто снижение ограничивающего барьера.
Есть еще усиление эмоций.
Освобождение тайных желаний вместе со странной избирательной памятью, почти как моральная амнезия.
- Я не чувствую себя плохо, - сказал я.
- Я чувствую себя достаточно хорошо, на самом деле.
Но я волнуюсь об экзаменах.
Сим указал на меня жестом.
-Видишь?
Он помнит об экзаменах.
Это важно для него.
Но другие вещи просто...
исчезли.
-Для этого есть лекарство? - спросила Фела нервозно.
-Нам не следует отвести его в Медику?
Симмон выглядел нервным.
- Я так не думаю.
Они могут попробовать дать ему слабительное, но в его организме нет никаких отравляющих веществ.
Алхимия так не работает.
Он под действием свободных элементов.
Их нельзя вымыть из организма, как ртуть или офалум.
- Слабительное - не очень-то привлекательный вариант, - добавил я.
- Если мой голос считается.
- И потом, они могут решить, что у него крыша поехала от экзаменационного стресса, - сказал Сим, обращаясь к Феле.
- Такое случается с некоторыми студентами каждый семестр.
Они его отправят в Гавань и запрут там, пока не будут уверены…
Я вскочил на ноги, руки мои сжались в кулаки.
- Да только через мой труп они отправят меня в Гавань! - разъярённо воскликнул я.
- Даже на час.
Даже на минуту.
Сим побледнел и отступил на шаг, подняв руки в защиту, ладонями наружу.
Но его голос был тверд и спокоен.
- Квоут, я говорю тебе трижды.
Остановись.
Я остановился.
Фела смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых читался испуг.
Симмон твёрдо продолжил.
- Квоут, говорю тебе трижды: сядь на место.
Я сел.
За спиной Симмона Фела бросила на него удивлённый взгляд.
- Спасибо, - снисходительно поблагодарил меня Симмон, опуская руки.
- Я согласен.
Медика - не лучшее место для тебя.
Мы можем благополучно перенести всё это здесь.
- По мне тоже так лучше, - согласился я.
- Даже если в Медике всё пройдёт нормально, - добавил Симмон.
- Я полагаю, что ты будешь более склонен к высказыванию своего мнения, чем обычно. - Он слегка криво улыбнулся.
- Секреты - краеугольный камень цивилизации, и я знаю, что у тебя их несколько больше, чем у большинства людей.
- Я не думаю, что у меня есть секреты, - сказал я.
Сим и Фела одновременно рассмеялись.
- Боюсь, ты только что доказал его предположение, - сказала Фела.
- Я уверена, что у тебя есть по-крайней мере несколько.
- И я, - сказал Сим.
- Ты мой пробный камень, - я пожал плечами.
Затем улыбнулся Феле и достал кошелёк.
Сим покачал головой.
- Нет, нет, нет.
Я уже говорил тебе.
Увидеть её обнажённой - худшее, что ты можешь сейчас сделать.
Фела слегка сузила глаза на это.
- В чем дело? - спросил я.
- Ты что, боишься, что я её защекочу, повалю на землю и изнасилую? - Я рассмеялся.
Сим посмотрел на меня.
- А ты не станешь?
- Конечно, нет, - сказал я.
Он взглянул на Фелу и снова на меня. -Ты можешь объяснить, почему? - с любопытством спросил он.
Я подумал об этом.
- Потому что… - я замолчал и покачал головой.
- Это...
Я не могу.
Я знаю, что не могу есть камень или пройти через стену.
Это похоже на это.
Я сконцентрировался на этом на секунду, и у меня закружилась голова.
Я закрыл глаза рукой и попытался проигнорировать внезапное головукружение.
- Пожалуйста, скажите мне, что я прав насчёт этого, - попросил я, неожиданно испугавшись.
- Я не могу съесть камень, правда? - Правда, - быстро подтвердила Фела.
- Ты не можешь.
Я прекратил попытки отыскать в мозгу ответы, и странное головокружение исчезло.
Сим внимательно за мной наблюдал.
- Хотел бы я знать, что это означает, - сказал он.
- Я, пожалуй, догадываюсь, - тихо прошептала Фела.
Я вытащил фишку из слоновой кости из кошелька.
- Я всего лишь собирался
поменяться, - сказал я.
- Если ты, конечно, не передумала разрешить мне увидеть тебя обнаженной. - Я взвесил кошелек в другой руке и встретился с Фелой взглядом.
- Сим говорит, что это плохая идея, но он идиот, когда дело касается женщин.
Моя голова, конечно, сидит на плечах не так крепко, как хотелось бы, но это я помню совершенно отчётливо.
Прошло четыре часа прежде, чем мои сдерживающие барьеры начали возвращаться, и ещё два прежде, чем они прочно заняли своё место в голове.
Симмон провёл весь день со мной, с ангельским терпением объясняя, что нет, мне не следует покупать нам бутылку брэнда.
Нет, не следует бить собаку, лающую на улице.
Нет, не следует идти в Имре искать Денну.
Нет. Трижды нет.
К тому времени, как зашло солнце, я снова был обычным, полунравственным собой.
Симмон устроил мне обширный экзамен прежде, чем отвести меня обратно в комнату у Анкера, где он заставил меня поклясться на молоке моей матери, что я не выйду из комнаты до утра.
Я поклялся.
Но со мной не все было в порядке.
Мои эмоции все еще кипели,
вспыхивая по малейшему поводу.
Хуже того, моя память не просто пришла в норму, а вернулась с живым и неконтролируемым энтузиазмом.
Мне не было так плохо, когда рядом был Симмон.
Его присутствие было приятным отвлечением.
Но оставшись один в комнате на чердаке "У Анкера", я был во власти своих воспоминаний.
Такое чувство, словно мой мозг твёрдо решил распаковать и изучить все те жестокие и мучительные моменты, что мне пришлось пережить.
Вы, наверное, думаете, что худшим воспоминанием для меня был тот вечер, когда убили мою труппу.
Как я вернулся в лагерь и увидел, что всё охвачено пламенем.
Неестественные позы тел моих родителей, освещённые тусклым лунным светом.
Запах подожжённого брезента, и крови, и подпаленных волос.
Воспоминания о тех, кто убил их.
О Чандрианах.
О мужчине, что говорил со мной с ухмылкой на лице.
О Синдере.
Это тяжелые воспоминания, но за прошедшие годы я доставал их из памяти и обращался к ним так часто, что у них едва остались острые края.
Я помнил высоту и тембр голоса Хелиакса так же чётко, как голос своего отца.
Я лего мог представить себе лицо Синдера.
Его идеальные,
видимые в улыбке, зубы.
Его вьющиеся седые волосы.
Его глаза, чёрные, как капли чернил.
Его голос, полный зимнего холода, говорящий: Чьи-то родители пели совсем не те песни.
Вы могли бы подумать, что эти воспоминания были худшими для меня.
Но вы ошиблись.
Нет. Худшими были воспоминания о моём детстве.
Медленно катящаяся и подпрыгивающая на ухабах повозка, мой отец, свободно держащий поводья.
Его сильные руки у меня на плечах, когда он показывал мне, как стоять на сцене, чтобы моё тело говорило гордый, или грустный, или робкий.
Его пальцы, поправляющие мои, на струнах лютни.
Моя мать, гладящая меня по волосам.
Ощущение прикосновения её рук, обнимающих меня.
Та идеальность, с которой моя голова умещалась в изгибе её шеи.
Как по вечерам я обычно сидел, свернувшись у неё на коленях, рядом с костром, сонный, и счастливый, и защищённый.