Алистер Маклин
Страх открывает двери
Пролог
3 мая 1958 года.
Если можно назвать офисом деревянный вагончик размером два на три метра, установленный на четырехколесном прицепе, считайте, что я сижу в своем офисе. Торчу здесь уже четыре часа. От наушников болит голова, а с болот и моря надвигается мгла. Но даже если мне придется провести тут всю ночь, я наушники не сниму: эти наушники — самая важная вещь на свете. Они — единственное средство, связывающее меня с самым главным, что существует для меня в этом мире.
Питер должен был выйти на связь три часа назад. Рейс из Барранкильи на север — дальний рейс, но мы уже много раз летали туда. Три наших старых самолета ДК находятся в отличном состоянии благодаря неустанному и тщательному уходу за ними. Пит — прекрасный пилот. Барри первоклассный штурман. Прогноз погоды на западно-карибском побережье самый благоприятный. А время, когда начинается сезон тропических циклонов, еще не настало.
Нет ни единой серьезной причины, объясняющей, почему они не вышли на связь несколько часов назад. Судя по времени, они уже должны были миновать наиболее близкую ко мне точку и взять курс на север в направлении Тампы — места их назначения. Может быть, они нарушили мою инструкцию лететь через Юкатанский пролив и вместо этого махнули прямо над Кубой? Маловероятно, а учитывая, какой груз у них на борту, просто невозможно. Когда дело касалось риска, Пит осторожнее и предусмотрительнее меня. Ведь с самолетами, пролетающими в эти дни над охваченной войной Кубой, может случиться все что угодно.
Из угла офиса доносится тихая музыка. Радиоприемник настроен на какую-то станцию, говорящую на английском языке, и уже вторично в этот вечер певец поет под гитару народную песню о смерти то ли матери, то ли жены, то ли любимой. Я так и не понял, о ком он пел. Песня называлась «Моя красная роза стала белой». Красный цвет символизировал жизнь, белый — смерть. Красный и белый — цвета трех самолетов нашей Транс-Карибской чартерной службы, занимающейся доставкой грузов на дальние расстояния. Поэтому я обрадовался, когда песня кончилась. Наши цвета и смерть — это раздражало.
Мой офис не перегружен вещами: не считая радиоприемника, там только стол, два стула, картотека наших клиентов и большой приемо-передатчик. Питание к нему осуществляется силовым кабелем, который пропущен через дырку в двери и, словно змея, извивается по траве и грязи к главному зданию, находящемуся в одном из углов взлетно-посадочной полосы. Да, совсем забыл: в офисе еще висит зеркало. Элизабет повесила его в тот единственный раз, когда навестила меня здесь, а я так и не удосужился снять его со стены.
Посмотрев в зеркало, я понял, что этого не следовало делать: черные волосы, черные брови, синие глаза и бледное, измученное, напряженное лицо сразу же напомнили о том, как отчаянно я нервничаю. Я отвернулся и уставился в окно.
Это едва ли было лучше. Единственным преимуществом представшего перед моим взором вида было то, что я уже не мог видеть своего лица. Но не видел и ничего хорошего. Смотреть из окна вагончика даже в самые лучшие времена — занятие глаз абсолютно не радующее. Впереди на многие мили тянулись пустынные, унылые, плоские топи, простирающиеся от аэропорта Стенли Филд до Белиза.
С сегодняшнего утра в Гондурасе начался сезон дождей: тоненькие струйки воды непрестанно скатывались по стеклу единственного окна офиса. Низкие, растрепанные, гонимые ветром тучи низвергали с неба косой дождь, и от пересохшей земли поднимались густые испарения, превращающие мир за окном в какую-то серую и мистическую нереальность.
Я снова отстучал позывные. Результат был таким же, как за последние пятьсот попыток. Молчание. Я изменил частоту, желая убедиться, что с приемом все о'кей, и, услышав шум голосов, треск статического электричества, пение и музыку, снова перешел на заданную частоту.
Этот полет — самый важный из всех, которые когда-либо совершали самолеты Транс-Карибской чартерной службы. А я застрял здесь, в этом крохотном вагончике и жду, жду, жду когда же доставят запасной карбюратор. А его все не привозят. Пока нет карбюратора, красно-белый самолет ДК, стоящий в пятидесяти метрах на взлетно-посадочной полосе, мне так же полезен, как очки от солнца в этот дождливый день.
Нет сомнений, они уже вылетели из Барранкильи. Первое известие я получил три дня назад, когда прибыл сюда. В закодированной телеграмме не упоминалось о том, что им грозит какая-либо опасность. Операция хранилась в полнейшей тайне, и только трем надежным государственным служащим было частично известно о ней. Ллойд согласился пойти на риск, даже при условии выплаты небывало большой страховой суммы. Даже вечерняя радиосводка новостей о предпринятой вчера экстремистами попытке сорвать выборы либерала Ллераса не встревожила меня: хотя все самолеты военно-воздушных сил и гражданской авиации стояли на аэродромах на приколе, но самолеты иностранных авиакомпаний продолжали летать. Экономика Колумбии была в таком плачевном состоянии, что она не могла себе позволить оскорбить даже таких иностранных голодранцев, как мы.