— Вы сумасшедший, — прошептал Вилэнд. — Вы сумасшедший. Что вы хотите этим сказать?
— Только одно. Вы помните электромагнитный переключатель, который остался на столе в комнате? Вы тогда спросили меня о нем, и я ответил, что он больше не понадобится нам. Да, он действительно не понадобится. Это было устройство, без которого невозможно освободиться от балласта. Мы никогда не всплывем снова. Мы на дне моря, Вилэнд, и останемся здесь. Останемся навсегда!
Глава 12
Наши лица ручьями заливал пот. Температура в кабине поднялась почти до пятидесяти градусов. Воздух был влажным и практически непригодным для дыхания. Наши хриплые вдохи были единственными звуками в этом замкнутом пространстве, находящемся на дне Мексиканского залива на глубине сто пятьдесят метров.
— Вы нарочно оставили прибор в комнате? — голос Вилэнда превратился в слабый недоверчивый шепот, в его глазах застыл ужас. — Мы останемся… здесь? Здесь в этом… — голос его замер. Он стал озираться. На его лице были отчаяние и ужас. Так смотрит перед смертью крыса, попавшая в крысоловку. Да он и был крысой.
— Выход отсюда только через входной люк. — Открыть его и, избежав длительных мучений, погибнуть быстро. Вы даже не успеете захлебнуться, вас просто расплющит о стенку кабины. Но и это вам недоступно. На такой глубине вода прижимает люк с силой почти восемьдесят тонн. Так что, Вилэнд, последние минуты вашей жизни будут очень мучительны. Вы увидите, как посинеют лицо и руки, потом они станут пунцовыми, перед тем как начнут лопаться сосуды в легких, и вскоре после этого…
— Замолчите! Замолчите! — закричал Вилэнд. — Замолчите, ради всего святого! Вытащите нас отсюда, Тальбот! Вытащите нас отсюда! Я дам вам все, что хотите: миллион, два миллиона, пять миллионов! Заберите себе все это сокровище, Тальбот! Заберите себе все это: и золото, и изумруды, и алмазы! Все! — Его рот и лицо дергались, как у эпилептика, глаза вылезли из орбит.
— Меня тошнит от вас, Вилэнд. Я не спас бы вас, даже если бы мог. Я оставил переключатель наверху специально, чтобы не поддаться искушению. Так что, нам остается жить пятнадцать, от силы двадцать минут, если только можно назвать агонию, которую мы должны испытать, жизнью. Вернее, агонию, которую вам придется испытать, — я оторвал пуговицу от своего пиджака и сунул ее в рот. — Я ничего подобного не испытаю, так как на протяжении нескольких месяцев готовился. Это не пуговица, Вилэнд, это капсула с концентрированным цианидом. Стоит только надкусить ее, и я умру прежде, чем успею осознать, что умираю.
Мои слова окончательно доконали его. Из угла рта у него потекла слюна и, бормоча что-то нечленораздельное, он бросился на меня. У него настолько помутился рассудок, что он и сам не понимал, что делает. Однако я предвидел это и держал наготове тяжелый разводной ключ. Удар получился не очень сильный, но его оказалось достаточно. Вилэнд тяжело рухнул на пол.
Оставался Ройял. Он, скорчившись, сидел на маленьком стуле с матерчатым сиденьем. Осознав, что остается жить считанные минуты, он начисто забыл о том, что его лицо должно быть бесстрастным, как у сфинкса. И на его лице начало появляться выражение, которое было ему совершенно неведомо в течение всех этих долгих лет. — Страх стал глубоко проникать в его мозг, захватывая самые сокровенные уголки. Он еще не поддался панике, как Виланд, еще сохранил какую-то долю самообладания, но способность здраво рассуждать, трезво оценивать ситуацию, его покинула. И он поступил так, как всегда поступал в экстренных случаях, поступил чисто рефлекторно: вытащил свой маленький черный смертоносный пистолет и прицелился в меня, но я знал, что он не выстрелит. Впервые за всю свою жизнь Ройял встретился с проблемой, которую невозможно было разрешить нажатием пальца на курок.
— Что страшно, Ройял? — Спросил я. Спросил с трудом. Воздух стал таким, дыхание настолько участилось, что говорить стало трудно.
Он молча смотрел на меня, и все дьяволы ада бушевали в глубине его черных глаз. От этого его взгляда на меня дыхнуло запахом свеже выкопанной сырой могилы. Вторично за эти сорок восемь часов, и адский воздух кабины был здесь абсолютно не причем, я в этом мог поклясться