Она придвинулась. Я почувствовал, как она вздрогнула от непреодолимого отвращения, когда ее обнаженное плечо коснулось моего. Попытался представить себе, что бы почувствовал я, если бы был молоденькой красивой девушкой, находящейся в обществе убийцы. Но представить такое было слишком трудно. Я не был девушкой, не был молод и красив, поэтому и перестал думать на эту тему. Просто показал ей пистолет, лежащий у меня на коленях накрытый пиджаком, и откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь бризом, доносившимся с залива, и лучами солнца, смягченными пробившись сквозь шелестящие листья пальм. Но было похоже, что погода начинает портиться. Крохотные белые лоскутки облаков, проплывавших по небу, уже сбивались вместе, сгущаясь в серые тучи. Это мне совсем не нравилось: хотелось, чтобы был предлог не снимать с головы белый шелковый шарф.
Минут через десять после того, как мы прибыли на стоянку, с юга на шоссе показался черный полицейский автомобиль. В зеркало заднего вида я наблюдал, как он замедлил ход у стоянки и как двое полицейских высунули в окно головы, чтобы осмотреть стоянку. Проверка эта была беглой, быстрой, и можно было заметить, что они не ожидают увидеть здесь что-либо интересное. Их машина поехала дальше, так и не остановившись.
Надежда, появившаяся было в глазах девушки — глаза ее были серые, холодные и ясные, теперь я хорошо разглядел их — погасла, как пламя потушенной свечи, загорелые плечи разочарованно опустились.
Через полчаса у нее снова появилась надежда. В арку одновременно въехали, одновременно остановились, одновременно заглушили моторы двое полицейских на мотоциклах в шлемах и перчатках. Они казались суровыми и уверенными в себе. Несколько минут посидели на мотоциклах, опустив ноги в сверкающих ботинках на землю, потом слезли с мотоциклов, опустили опоры, чтобы их машины не упали, и стали обходить каждый автомобиль. Один из них держал в руке револьвер.
Они остановились у ближайшего к выходу автомобиля, окинули его беглым взглядом и, не говоря ни слова, стали внимательно и долго рассматривать сидящих в нем людей. Полицейские ничего не объясняли и не приносили извинений — они выглядели так, как выглядят полицейские, услышавшие о том, что в их собрата кто-то стрелял, что он умирает или уже умер.
Внезапно, пропустив несколько машин, они направились прямо к нам. По крайней мере, мне показалось, что они намерены подойти к нам, но они прошли мимо и направились к «форду», стоящему слева немного впереди нас. Когда они проходили мимо, я почувствовал, как напряглась девушка, услышал, как у нее перехватило дыхание.
— Не делайте этого! — я обхватил ее рукой и крепко прижал к себе. Вздох, который она сделала, чтобы набрать воздух в легкие и закричать о помощи, перешел в приглушенный всхлип боли. Один из полицейских оглянулся, увидел прижавшуюся ко мне девушку и отвернулся, прокомментировав то, что, как ему показалось, он видел, отнюдь не шепотом. Может быть, в нормальных условиях я бы принял на это его замечание кое-какие меры. Но обстоятельства не были нормальными, и я пропустил это оскорбление мимо ушей.
Когда я отпустил девушку, пылало не только ее лицо, но даже шея и грудь: я так крепко прижимал ее к себе, что ей не хватало воздуха, дышать было довольно трудно, но я думаю, не это было основной причиной того, что она покраснела, а скорее неподобающее замечание полицейского. Ее глаза горели злостью, как глаза дикой кошки. Впервые за все это время страх совершенно покинул ее, и она решила пойти ва-банк.
— Я сейчас выдам вас, — голос ее был тихим, но непримиримым. — Лучше сдайтесь.
Полицейские проверяли «форд». На водителе «форда» был пиджак точно такого же зеленого цвета, как мой, и низко надвинутая на лоб панама. Я видел этого парня, когда он въезжал на стоянку. У него были черные волосы, а на круглом загорелом лице красовались усы. Полицейские находились не более чем в четырех метрах от нас, но скрежет и грохот драги заглушал все голоса.
— Не будьте идиоткой, — спокойно сказал я. — У меня пистолет.
— И в нем всего одна пуля.
Она была права. Две пули были истрачены в зале суда, одной я изуродовал колесо «студебекера» судьи, две израсходовал, когда нас преследовал полицейский автомобиль.
— А вы, малышка, неплохо считаете, — пробормотал я. — И у вас будет предостаточно времени для упражнений по арифметике в больнице после того, как хирурги сделают свое дело. Если им это только удастся.
Она, приоткрыв рот, смотрела на меня и не произносила ни слова.
— Одна маленькая пуля может натворить массу неприятностей, — я вытянул руку с пистолетом, прикрытым пиджаком, и прижал пистолет к ее бедру. — Вы слышали, что я говорил этому дурачку Доннелли, объясняя, что может натворить мягкая свинцовая пуля? Пистолет прижат к вашему бедру. Вы представляете, что это означает? — я говорил очень тихо, но в голосе звучала угроза. — Пуля разнесет вам кость так, что ее уже не починишь. А это означает, что вы уже никогда не сможете ходить, мисс Рутвен. Вы уже никогда не сможете ни бегать, ни танцевать, ни плавать, ни скакать верхом на лошади. Весь остаток жизни будете таскать свое прекрасное тело на костылях или будете ездить в инвалидной коляске. При этом всегда будут мучить боли. Всю оставшуюся жизнь… Неужели еще не пропало желание позвать на помощь полицейских?