Она молчала. Лицо было без кровинки, и даже губы побелели.
— Вы верите мне? — тихо спросил я.
— Верю.
— И как же намерены поступить?
— Намерена позвать полицейских, — просто сказала она. — Пусть вы искалечите меня, но зато вас схватят. И вы уже никогда и никого больше не убьете. Я обязана сделать это.
— Ваш благородный порыв делает вам честь, мисс Рутвен, — насмешка в моем голосе была прямо противоположна мыслям, проносящимся в голове. Она собиралась сделать то, чего я, будь на ее месте, не сделал бы.
— Ну что ж, зовите их. И смотрите, как они будут умирать.
Она не сводила с меня глаз:
— Что… что вы хотите этим сказать? Ведь у вас всего одна пуля…
— И она уже не для вас. При первом вашем крике, леди, этот коп с пушкой в руке получит пулю. Выстрелю ему прямо в грудь. Я неплохо управляюсь с кольтом. Вы же собственными глазами видели, как я выстрелом выбил пистолет из рук шерифа. Рисковать не стану. Выстрелю в грудь. Потом схвачу другого полицейского — это сделать проще простого, так как его пистолет находится в застегнутой кобуре. Полицейский знает, что я убийца, но ему неизвестно, что моя пушка пустая. Отниму у него пистолет, обезврежу его и смоюсь. Не думаю, чтобы кто-то попытается остановить меня.
— Но я крикну ему, что пистолет не заряжен. Я крикну…
— Нет. Прежде всего я расправлюсь с вами, леди. Заеду локтем в солнечное сплетение, и минут пять вы не сможете вымолвить ни единого слова.
Наступила долгая пауза. Полицейские все еще разговаривали с водителем «форда».
Потом послышался ее еле слышный шепот:
— Неужели вы действительно способны на это?
— У вас есть только одна возможность получить ответ на свой вопрос.
— Ненавижу вас, — ее голос был лишен всякого выражения, ясные серые глаза потемнели от отчаяния, сознания собственного бессилия и горечи поражения. — Никогда не думала, что смогу так ненавидеть человека. Это… это пугает меня…
— Бойтесь, и вы останетесь в живых.
Полицейские, закончили осмотр машин на стоянке, подошли к мотоциклам и уехали.
Медленно надвигался вечер. Скрежетали и скрипели драги, постепенно пробивая себе дорогу в море. Одни любопытные приезжали, другие уезжали, но уезжало больше, и вскоре на стоянке остались всего две машины: наша и «форд», принадлежащий парню в зеленом костюме.
Постепенно сгустились сумерки, небо покрылось облаками и потемнело, став сине-фиолетовым почти черным. Начался дождь…
Он лил с яростью, присущей субтропическим ливням. Пока я возился, поднимая верх машины, тонкая рубашка из хлопка промокла так, словно я, не снимая ее, выкупался в море. Подняв боковые стекла, посмотрел в зеркало: по моему лицу от висков до подбородка струились черные потоки. С волос тушь почти смылась. Я, насколько смог, стер тушь с лица платком и посмотрел на часы.
Черные тучи покрывали небо от горизонта до горизонта. Вечер наступил раньше времени. У машин, проезжающих по шоссе, горели подфарники, хотя был скорее день, чем ночь. Я завел мотор.
— Вы же хотели подождать до темноты, — в голосе звучало удивление. Может быть, она ждала, что на стоянку снова приедут полицейские, но более наблюдательные и сообразительные.
— Да, собирался, — подтвердил я. — Но подумал, что из-за такой погоды пикник прервется и мистер Чес Брукс устроит шумный концерт там, на шоссе, и его словоизлияния будут весьма красноречивыми.
— Какой мистер Чес Брукс? — по ее тону было понятно, что она снова принимает меня за сумасшедшего.
— Мистер Чес Брукс из Питсбурга, штат Калифорния, — я постучал пальцами по автомобильной бирке, прикрепленной к рулевой колонке. — Да, из далека же он приехал бедняга, и остался без машины. — Дождь барабанил по брезентовой крыше. — Ведь вы же не думаете, что он все еще жарит мясо на берегу?
Мы выехали из-под импровизированной арки и повернули направо на шоссе.