Я подскочил к двери и замер. Стоя у двери, пытался лихорадочно сообразить, что предпринять. Если вспомнить все, через что мне пришлось пройти этой ночью, и все, что я передумал и перечувствовал за последние два часа, то можно понять, почему голова отказалась работать, почему мысли не бежали, как обычно, а еле копошились. На меня напал столбняк. Я стоял, не двигаясь с места, словно превратился в соляной столб, как жена Лота. В течение десяти жизненно важных секунд ни одна разумная мысль не пришла в голову. Мною владел только один непреодолимый импульс, один-единственный, всепоглощающий импульс: бежать. Но бежать было некуда. Это был Ройял, спокойный и хладнокровный убийца, человек с маленьким пистолетом. Он стоит за дверью, сжимая в руке пистолет. Ему наверняка известно, что я уходил из дома этой ночью. Он проверил это. И он знал, что Яблонский и я — сообщники. Знал, что я должен вернуться. Он рассчитал, что я уже вернулся. Возможно, он даже видел, как я вернулся. Тогда почему же он так долго медлил, прежде чем явиться сюда?
Ответ на этот вопрос мне тоже был известен. Он знал, что когда я вернусь, то буду ждать прихода Яблонского, решив, что тот ушел по какому-то личному делу. Вернувшись, я должен буду оставить ключ в замке, поэтому Яблонский не сможет открыть ее своим ключом, чтобы войти. Он постучит в дверь тихо, едва слышно, а я, безуспешно прождав своего сообщника целых два часа, перенервничав из-за его длительного отсутствия, услышав тихий долгожданный стук, рванусь, чтобы впустить его, и тут-то Ройял пустит мне в лоб одну из своих медно-никелевых пуль. Поскольку установив, что мы с Яблонским напарники, им стало ясно, что я не стану трудиться на них и не выполню той работы, которую они решили поручить. Следовательно, от меня никакой пользы. Более того, я представляю для них определенную опасность, и поэтому остается одно — пуля в лоб. Точно так же, как получил свою пулю Яблонский.
И тут я снова подумал о нем, представил его труп, стиснутый стенками грубо и наспех сколоченного ящика, ставшего для него гробом. И страх тут же исчез. У меня почти не было шанса выжить, но я не боялся. На цыпочках пробрался в комнату Яблонского, обхватил рукой горлышко бутылки с виски, так же неслышно вернулся в свою комнату и сунул ключ в замок двери, ведущей в коридор. Замок сработал совершенно бесшумно, и в эту минуту снова постучали в дверь. На этот раз стук был громче, настойчивее. Используя этот шум, я чуть-чуть приоткрыл дверь, чтобы образовалась щель, поднял вверх руку с бутылкой, готовясь нанести удар, и осторожно высунул голову за дверь.
Коридор слабо освещала одна-единственная лампа, находящаяся в дальнем конце длинного коридора, но света было достаточно для того, чтобы разглядеть, что у стоящего в коридоре человека не было в руках пистолета, и что это не Ройял, а Мэри Рутвен. Я опустил руку с бутылкой и бесшумно вернулся в свою комнату.
Через пять секунд я уже стоял в комнате Яблонского у двери ведущей в коридор. Стараясь как можно лучше имитировать его глубокий хрипловатый голос, спросил:
— Кто там?
— Мэри Рутвен. Впустите меня. Скорее. Прошу вас!
Я впустил ее, не теряя времени. Я так же, как и она, не хотел, чтобы ее увидели стоящей перед дверью в коридоре. Она вошла в комнату, и я быстро закрыл дверь, пока она не узнала меня в тусклом свете, падавшем из коридора.
— Мистер Яблонский, — она говорила торопливо и взволнованно, едва уловимым прерывающимся от страха шепотом. — Я вынуждена была прийти и поговорить с вами. Просто вынуждена… Думала, что мне так и не удастся вырваться, но, к счастью, Грундер уснул, правда, он каждую минуту может проснуться и обнаружить, что я…
— Успокойтесь, успокойтесь, — сказал я.
Приходилось говорить шепотом: так было легче имитировать голос Яблонского, и все же, несмотря на то, что я говорил шепотом, это была самая неудачная имитация из всех, которые мне когда-либо доводилось слышать.