Это были не пятнадцать метров, а сущий кошмар. Темная, заполненная воем ветра ночь. Я почти совсем закрыл глаза, оставил лишь узкие щелочки. Только так можно было выдержать хлесткие, кинжальные удары дождя и ветра. Поднял голову и посмотрел вверх. На самом верху буровой вышки были отчетливо видны огни — предупреждение пролетающим мимо самолетам. Правда, в такую ночь они были абсолютно бесполезны, только сумасшедший мог поднять самолет в воздух в такую погоду. Бесполезны и для освещения палубы. — Тьма кромешная. И это замечательно, никто не мог нас заметить, правда была опасность угодить в открытый люк, но ведь в такой дождь они все должны быть закрыты.
Спотыкаясь и держась друг за друга, я и Мэри, словно пьяные, брели направляясь к свету, падающему на палубу из окна. Мы дошли до нужной нам двери, она находилась за углом и ветер дул ей параллельно. Я уже стал наклоняться, чтобы посмотреть в замочную скважину, как Мэри схватилась за ручку, толкнула дверь и вошла в неосвещенный коридор. Чувствуя себя довольно глупо, я последовал за ней. Она тихо прикрыла за нами дверь.
— Вход в рубку в дальнем конце справа, — прошептала она, обхватив обеими руками мою шею и шепча прямо в ухо. — Мне кажется, в радиорубке кто-то есть.
Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время было самое неблагоприятное:
— А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не сбился с пути по дороге к рубке, если получит сигнал сигнал вызова?
— Мне кажется, я слышала какое-то движение, — прошептала она.
— Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, — пробормотал я. — Все будет, как надо, — я ободряюще пожал ее руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что Тальботу остается лишь держаться молодцом и демонстрировать свое бесстрашие. Затем прошел по коридору, открыл дверь и вошел в радиорубку.
Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света, но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у аппарата на стуле, повернулся ко мне лицом, как только открылась дверь. Через какую-то долю секунды он вскочил, оттолкнув стул, и тот с грохотом упал на пол. Все это было проделано с быстротой, удивительной для его комплекции. Он был выше меня, гораздо шире в плечах, тяжелее и моложе. Гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные глаза, черные волосы и лицо бандита. В роду у него явно были итальянцы. Если он был радистом, то я — царицей Савской.
— К чему вся эта паника? — быстро спросил я. Это был мой лучший американский акцент, и он был ужасен. — Босс просил передать сообщение.
— Какой босс? — тихо спросил он. У него была мускулатура чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Но такие данные не всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот парень не был идиотом. — Покажи-ка лицо, дорогуша.
— Что, черт возьми, с тобой? — я опустил воротник куртки. — Так достаточно?
— А теперь шляпу, — спокойно сказал он.
Я снял шляпу, бросил ему в лицо и одновременно бросился на него, услышав как из его губ вырвалось одно-единственное слово:
— Тальбот!
Было ощущение, что мое левое плечо угодило не в грудь человека, а врезалось в ствол дерева, но он оказался не таким устойчивым, как дерево, — отлетел к переборке, ударившись головой и спиной. Удар был такой, что радиорубка содрогнулась до основания. Он должен был рухнуть на пол, ведь все же голова не железная, но этого не произошло. Более того, я мог бы поклясться, что он и глазом не моргнул. Парень так пнул меня коленом, что если бы попал куда надо, то мне бы пришел конец. В следующий момент мы, сцепившись, покатились по полу, нанося удары ногами, кулаками, стараясь задушить друг друга.
Вся эта спецодежда, штаны, куртка, зюйдвестка, сковывали мои движения, и хотя смягчала удары, которые наносил мой противник, но и лишала мои собственные удары присущей им силы. Кроме того, мне приходилось еще стараться, чтобы в результате этого боя радиостанция не превратилась в груду обломков. Рация мне была нужна как воздух. Перед моим же противником такой задачи не стояло и он мог бушевать не стесняясь абсолютно. Все, буквально все зависело от того, удастся ли мне сохранить аппаратуру в целости и сохранности.