Эта горилла лежала на мне. Я был прижат к полу и вырваться никак не удавалось. Почувствовав сильный удар по печени, я коротко вскрикнул и безвольно обмяк, сделав вид, что все, практически готов — остается только добить. Обманутый моей беспомощностью, мой противник встал на колени, позволил себе глубоко вздохнуть и высоко поднял руку, чтобы окончательно вбить меня в пол. В этот момент он представлял собой прекрасную мишень для удара. Я мгновенно согнул ногу в колене, и, распрямляя ее, резко ударил его в пах. Когда он от боли стал сгибаться, я изо всех сил ударил его ребром правой ладони по шее. Ударил настолько сильно, насколько позволила связывающая движения спецодежда.
Согласно всем правилам он должен был моментально вырубиться, но он этих правил, похоже, не знал. Однако, видимо, ему неслабо досталось — он застонал от боли, но, в отличие от меня, он не прикидывался и на некоторое время впал в прострацию. Этого времени мне хватило, чтобы выбраться из-под него и откатиться к открытой настежь двери, через которую я так недавно вошел в радиорубку.
Откатился, поскольку сразу добивать его, не было сил, необходима была хоть небольшая передышка.
Крепким орешком оказался этот парень. К тому времени, как я встал на ноги, он тоже поднялся. Он качался, но все же стоял на ногах. Какое-то время мне казалось, что парень потерял всякий интерес к рукопашной. — Он поднял тяжелый деревянный стул, и, размахнувшись, запустил его в меня. Я едва успел отскочить в сторону и услышал грохот — стул, вылетев в коридор, ударился о переборку и развалился на куски. Мне повезло. Оказалось, что этот стул был его единственной дальнобойной артиллерией. Бомбардировка прекратилась, но атакующие войска быстро продвигались вперед. Он снова бросился на меня, но мне удалось уклониться от удара этого разъяренного быка. — Сделав финт и оказавшись лицом к двери, я приготовился встретить его новую атаку.
Но атаки не последовало. Пригнувшись, готовясь к броску, находясь в дверном проеме, он скалил зубы и смотрел на меня глазами, превратившимися в пару злобных щелочек на смуглом латиноамериканском лице. И тут я увидел у него над головой ножку от сломанного стула, которую держала рука в белой перчатке. Это была Мэри Рутвен! Удар по голове был неуверенным, этого и следовало ожидать. Такой удар не убил бы даже таракана, и тем не менее он принес совершенно неожиданный эффект. Парень повернул голову, чтобы оценить серьезность новой угрозы, и когда он отвернулся, я сделал два больших шага и нанес один из самых нокаутирующих ударов в боксе. Такой удар мог запросто свернуть челюсть или сломать шею любому нормальному человеку, но он был на удивление крепким парнем. Он начал, медленно оседать на пол. Глаза бессмысленно блуждали вокруг, но даже сползая, он сделал последнюю отчаянную попытку к сопротивлению — попытался, обхватив руками мои ноги, повалить меня на пол. Но координация и чувство времени у него были утрачены, и когда его лицо оказалось рядом с моей ногой, то я не видел причин, по которым я не должен был бы познакомить их друг с другом. У меня были все основания для этого, и я это сделал.
Он лежал на полу, распластавшись в неловкой позе, прижавшись лицом к холодной стали пола, молчаливый и неподвижный. Я дышал так, как будто устанавливал мировой рекорд на стометровке. Весь мокрый от пота, я вытащил носовой платок и обтер лицо. Крови на платке не оказалось, да я и не чувствовал, что моя физиономия пострадала. Повезло! Как бы иначе при встрече с Вилэндом я объяснял, почему появился синяк под глазом, или разбит нос. Я сунул платок в карман и посмотрел на стоящую в дверях девушку. Ее рука, все еще сжимающая ножку стула, слегка дрожала, глаза были широко раскрыты, губы побелели, а лицо выражало… да, трудно было, даже при всем желании, истолковать это, как проявление благоговейного восхищения.
— Неужели вам и вправду… Вам и вправду было необходимо пускать в ход ногу? — дрожащим голосом спросила она.
— А вы ожидали, что я пущу в ход что-то другое? — грубо спросил я. — Например, ладонь, чтобы погладить его горячий лоб? Не будьте ребенком, леди. Поверьте мне, этот парень никогда не слышал что такое благородство. Он, если бы смог, то сделал бы из меня отбивную котлету и, бросив ее в море, скормил акулам. Попрошу вас, покараульте его минуту, и если он лишь моргнет глазом, я уверен, что вы ударите его посильнее, чем только что. Правда, — поспешно добавил я, чтобы она не сочла меня неблагодарным, — я весьма признателен за то, что вы для меня сделали.