Он хитро кивнул, словно продумал все это раньше.
— Ты прав, коп, — пробормотал он, — здесь я не могу пристрелить тебя. Мы должны выйти из радиорубки, коп, не так ли? Я застрелю тебя у самого борта, а потом столкну в море.
— Вот это правильно, — кивнул я. Безумной казалась моя речь, но я не сошел с ума, я рассчитывал выкрутиться, но риск конечно был безумный.
— А потом они будут бегать кругом и искать тебя, — задумчиво сказал Лэрри, — и я буду бегать вместе с ними, и все время буду смеяться про себя, думая о том, что твой труп уже, наверное, сожрала акула. Акула будет плавать среди морских водорослей, а я буду знать, что я хитрее всех.
— Прекрасно, — сказал я. — Оказывается, ты и вправду умный парень.
— А разве нет? — снова захихикал он отвратительным фальцетом, от которого волосы на затылке у меня зашевелились. Он ткнул Мэри ногой, но она не пошевелилась. — Девушка полежит, пока я вернусь. Я ведь задержусь ненадолго, правда, коп? Вставай и выходи первым. И помни, что у меня в руках фонарь и пистолет.
Лэрри отступил в сторону, пропуская меня.
— Такое не забудешь.
Ни Мэри, ни оператор не шевелились. Я был уверен, что пройдет достаточно времени, прежде чем оператор зашевелится. У меня до сих пор болели кулак и нога. Но, что касалось Мэри, то тут я сомневался. Мне казалось, что она просто притворяется: уж слишком частым и неровным было ее дыхание для человека, потерявшего сознание.
— Не засматривайся, — Лэрри и больно пнул меня пистолетом в спину. — Пошел отсюда.
Пройдя коридор, мы подошли к входной двери. За ней — защищенная от ветра сторона радиорубки, но свернув за угол, мы окажемся под бешеным напором урагана. Вот тогда все и должно решиться. Тогда или никогда.
Все произошло не совсем так, как я рассчитывал. Подталкиваемый пистолетом, уткнувшимся мне в спину, я завернул за угол радиорубки, низко наклонился и, почувствовав первый резкий порыв ветра, рванулся ему навстречу. Почти тотчас я понял свою ошибку — бежать навстречу ураганному ветру это все равно что пытаться бежать в бочке с патокой. Оставалось надеяться, что гангстеры и бандиты — самые плохие стрелки в мире. Они или стреляют в цель с двух метров, или осыпают ее градом пуль, в надежде, что хотя бы одна да попадет.
Мне удалось преодолеть всего метров семь, когда Лэрри показался из-за угла. Он растерялся, не ожидал ничего подобного. Лэрри был слабосильным и к тому же он стоял, выпрямившись во весь рост. Колеблющийся и раскачивающийся луч фонаря на палубе яснее ясного говорил о том, что Лэрри нетвердо стоит на ногах. Я опять наклонил голову и принял такое положение, которое принимает спринтер, когда он, делая первые два шага стометровки, бросается навстречу ветру. Удалось отчаянным усилием преодолеть еще метра два, когда бешено шарахающийся из стороны в сторону свет фонарика выхватил меня из темноты и замер. Лэрри выстрелил.
Я сотни раз слышал, что эти бандюганы не могут с десяти шагов попасть даже в дверь сарая. Но, видимо, Лэрри никогда не слышал об этом, а возможно, это относилось только к дверям сараев.
Удар лошадиного копыта это мелочь, по сравнению с ударом пули «кольта 45», она угодила в левое плечо, крутанула меня волчком, опрокинула и отбросила в сторону. Но именно это спасло мне жизнь. падая, я почувствовал, как вторая пуля рванула воротник зюйдвестки. Лэрри не давал предупредительных выстрелов. Он стрелял с намерением убить меня.
И он, конечно, убил бы, пролежи я на месте хотя бы пару лишних секунд. Последовал еще один выстрел. Звук его едва донесся до меня сквозь вой ветра, но я увидел, как искры вспыхнули и отскочили от палубы недалеко от моей головы. Я поднялся и побежал, не видя, куда бегу. Мне это было безразлично. Нужно было просто убежать как можно дальше. Ослепляющий, хлесткий заряд дождя хлестнул в лицо, заставив меня крепко зажмуриться. Меня это обрадовало. Если я зажмурился, то и Ларри тоже.
Так, с закрытыми глазами, я и налетел на металлическую лестницу с перилами, уходящую под небольшим наклоном куда-то в высоту. Я ухватился за нее, чтобы не упасть, и, не сознавая, что делаю, успел подняться по лестнице метра на три, прежде чем понял, что поднимаюсь. Я продолжал неуклонно лезть вверх. Возможно, толкал меня на это вековой инстинкт человека, побуждавший его взбираться повыше, спасаясь от грозящей опасности. Но теперь я надеялся, что лестница ведет на какую-то площадку, с которой я смогу легче отразить натиск Лэрри. Это был тяжелый и изнурительный подъем. Во-первых — бешеный ветер. Во-вторых, поднимаясь, я цеплялся за перила, а иногда и за ступеньку, практически одной рукой. Левое плечо болело не очень сильно, но надежды на левую руку было мало. Боль придет позже. Теперь же у меня было такое ощущение, что вся левая рука парализована, и каждый раз, как правая рука отпускала перила, я, чтобы ветер не сдул меня, старался, вплотную прижавшись к перилам слева, как можно быстрее схватиться здоровой рукой повыше. После того, как одолел ступенек сорок, моя здоровая правая рука и левое плечо горели, как в огне. Я глянул вниз. — Внизу у начала лестницы, размахивая фонариком во всех направлениях, стоял Лэрри. Это заставило меня, забыв о боли и усталости, полезть вверх еще быстрее, чем прежде. Ведь даже в его курином мозгу обязательно появится мысль посветить наверх. Обязательно появится.