Я молча кивнул. Я часто слышал, что человек не может одновременно ощущать два источника сильной боли в своем теле, это неверно! Еще как может! Рука, плечо, спина превратились в сплошное море боли, и через эту боль летели остроконечные стрелы боли из верхней челюсти. У меня отсутствовало желание говорить, отсутствовало вообще желание жить… Я попытался забыть о боли и сконцентрировать мысли на работе, которой были заняты мои руки.
Канат, соединяющий нас с опорой, был намотан на барабан с электродвигателем. Двигатель включался лишь для наматывания каната на барабан при возвращении обратно. Сейчас же он разматывался, и число его оборотов, с учетом постепенного уменьшения диаметра намотанного каната, преобразовывалось в число пройденных батискафом метров и его скорость. Эти данные показывали приборы на пульте управления. Расчетная максимальная скорость батискафа составляла четыре километра в час, но сопротивление движению, возникающее при разматывании каната, снижала скорость вдвое, хотя и эта скорость была вполне достаточной, так как идти батискафу предстояло недалеко.
Вилэнд, казалось, был весьма доволен тем, что доверил мне управлять батискафом. Большую часть времени он проводил у бокового иллюминатора, предаваясь дурным предчувствиям. Единственный рабочий глаз Ройяла, холодный и немигающий, был неотрывно прикован к моему лицу: он следил за малейшим моим движением, за тем, как я управляю батискафом. Но, скорее всего, он делал это по привычке, так как абсолютно ничего не понимал ни принципах работы батискафа, ни в том как им управлять. Вскоре у меня появилась возможность убедиться в этом: я настроил систему регенерации воздуха на минимум и это мое действие не вызвало у него никакой реакции.
Мы медленно проплывали над дном моря. До него было около четырех метров. — Подводные скалы и коралловые рифы, колонии губок. Свет двух прожекторов и свет ламп кабины батискафа, льющийся через иллюминаторы, достаточно хорошо освещали дно. Лениво проплыли два морских окуня, не обращая на нас никакого внимания, направляясь по своим делам. Гибкая, как змея, барракуда, извиваясь узким серебристым телом, подплыла к нам, ткнулась зубастой головой в иллюминатор и, словно не веря своим глазам, целую минуту заглядывала внутрь. Косяк рыб, похожих на скумбрию, какое-то время плыл рядом с батискафом, и вдруг мгновенно исчез, словно его снесло сильным порывом ветра. Его спугнула акула с носом в форме бутылки, величественно проплывшая мимо.
Почти через десять минут после того, как мы отошли от буровой, дно начало понижаться и вскоре исчезло. Но я знал, что это только иллюзия: Вилэнд нанимал людей, которые сделали топографические съемки дна океана не менее дюжины раз, и если он сказал, что угол равняется тридцати градусам, так оно и было. И все же впечатление от этой внезапно появившейся перед глазами бездонной пропасти ошеломляло.
— Впадина, — тихо сказал Вилэнд. На его гладком, ухоженном лице я увидел капельки пота. — Давайте вниз, Тальбот.
— Немного позже. Если мы начнем спускаться сейчас, то буксирный канат, который разматывается у нас за кормой, задерет ее. Батискаф окажется параллельно склону, и наши прожекторы будут освещать его, а пространство перед нами мы видеть не будем, поскольку наш передний прожектор очень слабый. Вы хотите, чтобы мы врезались носом в какую-нибудь скалу? К тому же мощности наших двигателей не хватит для погружения на такую глубину. Да и зачем это делать? Проще достигнуть нужной точки, и, заполнив соответствующим образом балластные цистерны, совершить погружение. Надеюсь, я все ясно объяснил?
Лицо Вилэнда блестело от пота. Он снова облизал губы и проворчал:
— Поступайте, как знаете, Тальбот.
Я поступил так, как считал нужным: придерживался курса 222° до тех пор, пока счетчик не показал, что пройдено пятьсот двадцать метров. Потом выключил двигатель и создал незначительную величину отрицательной плавучести, заполнив балластные цистерны.
Мы опускались медленно. Стрелка глубиномера едва двигалась. На глубине сто сорок метров прожекторы осветили дно моря. На дне не было ни скал, ни коралловых рифов, ни морских губок. Там были только небольшие участки серого песка, все остальное — поля черного ила. Прекратив прием балласта, добившись нулевой плавучести, я вновь включил двигатели на половину их мощности и начал медленно, двигаясь зигзагами, то наматывая канат на барабан, то сматывая, прочесывать морское дно. Долго мне искать не пришлось. Просто повезло. Оказавшись над целью, я выключил двигатели, и опять стал заполнять балластные цистерны. Батискаф пошел вниз и тяжело зарылся в черный ил рядом с самолетом.