Самолет более чем на метр погрузился в ил. Правого крыла не было: видимо, оно отлетело, когда самолет ударился о воду. Кончик левого крыла обломлен, но хвостовое оперение и фюзеляж были практически целые, если не считать изрешеченной пулями носовой части и разбитых стекол кабины. Это наглядно демонстрировало, как погиб самолет. Передний иллюминатор батискафа был не более чем в двух метрах от разбитых окон кабины самолета и почти на одном уровне с ними. Внутри я различил два скелета — один, на месте пилота, все еще сохранял вертикальное положение (его удерживали ремни), а другой — рядом с ним — сильно подался вперед и был почти не виден.
Прошло всего пятнадцать минут с тех пор, как я практически отключил систему регенерации воздуха, но дышать уже стало трудно. Ни Вилэнд, ни Ройял, казалось, не замечали этого. Возможно, они думали, что в этих условиях так и должно было быть. Скорее же всего, они вообще не заметили этого. Они были полностью поглощены тем, что видели в ярком свете прожектора через передний иллюминатор.
И только одному Богу известно, как я был поглощен этой картиной. Сотни раз задавал я себе один и тот же вопрос: что буду чувствовать и как буду реагировать, на то, что вижу сейчас. Предполагал все: злость, ярость, ужас, душераздирающую горечь утраты. Но ничего этого не было. Я испытывал только чувство жалости и глубокую грусть. Нет, даже не грусть, а глубочайшую меланхолию, доселе неведомую мне. Возможно, моя реакция не была такой, как я предвидел, потому, что мой ум затуманили водовороты боли. И все же я знал, что причина не в этом. А в осознании того, что меланхолия, вызванная воспоминаниями об утерянном прошлом, — это все, что осталось мне в жизни. Меланхолия и чувство жалости к самому себе, человеку, безнадежно потерявшемуся в пустыне одиночества.
— Чудеса, не так ли, Тальбот? Ну разве не чудеса? — Вилэнд, который на время забыл о своей клаустрофобии, довольно потирал руки. — Прошло столько времени, но игра стоила свеч, игра стоила свеч! Подумать только, целый! Я боялся, что его могло раскидать по дну на большой площади. Для такого опытного специалиста, как вы, никаких осложнений тут не предвидится, так же, Тальбот? — и не дожидаясь ответа, он тут же отвернулся от меня, не в силах оторвать глаз от самолета. — Замечательно! — повторял он раз за разом. — Просто замечательно!
— Замечательно. — Согласился я, и твердый, безразличный тон моего голоса удивил меня самого. — Если не считать британского фрегата «Де Браак», затонувшего во время шторма у берегов Делавэра в 1798 году, это самое большое затонувшее сокровище в западном полушарии. Десять миллионов двести пятьдесят тысяч долларов в золотых монетах, алмазах и изумрудах.
— Да, десять миллионов и двести… — голос его замер. — А откуда… откуда вам это известно, Тальбот?
— Я знал об этом сокровище еще до того, как вы услышали о нем, Вилэнд.
Оба они мгновенно отвернулись от иллюминатора и уставились на меня. Удивление на лице Вилэнда сменилось подозрением, потом в нем начал проглядывать страх. Ройял широко раскрыл свой единственный, плоский, холодный, мраморный глаз. Так широко он еще никогда не раскрывал его.
— Боюсь, что вы, Вилэнд, не так умны, как генерал. Да и я тоже, если говорить откровенно. Он меня раскусил, понял, что я не тот за кого себя выдаю. А хотите знать почему он сделал такой вывод а, Вилэнд?
— О чем это вы? — О чем это вы? — Хрипло выдавил Вилэнд.
— Он очень проницателен, этот генерал — продолжал я, пропустив мимо ушей его вопрос. — Он заметил: когда мы прилетели на вертолете на буровую вышку в то утро, то сначала я прятал свое лицо, но потом перестал это делать. Это было легкомысленно с моей стороны, и навело генерала на мысль, что, во-первых, я не убийца. Если бы я был убийцей, то должен был бы постоянно прятать лицо от каждого встречного. А во-вторых, что я уже побывал на нефтяной вышке, встречался с кем-то из начальствующего состава и боялся, что среди встречающих нас этот человек может оказаться. Генерал прав — я не убийца и ранее действительно побывал на буровой вышке. Я был здесь сегодня на рассвете.
Вилэнд сник. Ошеломляющий эффект моих слов и то, что из них следовало, совершенно выбили его из колеи. Он был настолько ошарашен, что потерял дар речи.
— Генерал заметил и кое-что еще, — продолжал я. — Он заметил: когда говорилось о работе по поднятию этого сокровища со дна моря, то я ни разу не задал самых необходимых и самых очевидных вопросов: какое сокровище надо поднимать и на каком корабле или самолете оно находится и вообще находится ли оно на корабле или самолете. Ведь я не задал ни одного из этих вопросов, Вилэнд, не так ли? Снова я проявил легкомыслие, не так ли? Но вы ничего не заметили, Вилэнд. Что же касается генерала Рутвена, он и это заметил. И понял: я все это знаю.