— Произошло вот что. Вы получили удар по голове. Может, только створкой двери, а может еще и бутылкой.
— Что?!
— Меня тоже стукнули этой бутылкой.
— Но кто?
— Не знаю.
— Дип. — Она протянула руку и прикоснулась к моему лицу. — Дип… А что… с Тилли?
— Она убита, Элен.
— Нет!.. — выкрикнула она и прикусила нижнюю губу. Но через минуту глухие рыдания сотрясли все ее тело. Я крепко обнял Элен и сидел так, пока она не успокоилась. Снова смочив полотенце, я протер ей лицо и, убедившись, что она более или менее овладела собой, спросил:
— Можете ли вы что–нибудь припомнить?
Она покачала головой.
— И не видели его лица?
— Нет.
— Как он был одет?
— Это случилось слишком быстро, Дип.
— Он что–нибудь говорил?
— Нет… я не знаю. Нет, он ничего не сказал. — Элен огляделась. Вы… принесли меня сюда?
— Нет, ему была нужна Тилли. Он притащил вас сюда и затем убил ее, По ее телу пробежала дрожь.
— Но почему, Дип?.. Почему?
— Пока еще не знаю. Но, думаю, скоро найду ответ на этот вопрос.
— Что мы будем делать?
— Позвоним в полицию, больше ничего не остается.
— Но Тилли…
— Кому–то она мешала… Ну, а теперь вот что. Сможете отвечать на вопросы?
— Спрашивайте, Дип.
— Хорошо. Но постарайтесь отвечать точно. У нас не так много времени.
Итак, что случилось после того, как вы вернулись сюда?
Она вновь облизала губы, откинула назад волосы, сложила на коленях руки и уставилась в пол. Плечи ее слегка вздрагивали.
— Здесь был доктор. Он сказал, что у Тилли все в порядке, но она немного возбуждена и ей надо успокоиться. Что–то он ей прописал. Были миссис Глисон… с мужем… Вы тогда говорили с ними внизу. Потом они ушли. Когда Тилли проснулась, я ее покормила.
— Она что–нибудь сказала?
— Ничего особенного. Я дала ей пилюлю, которую оставил доктор, и некоторое время посидела рядом. — Она замолчала, затем сжала руки. — Дип?
— Да?
— Она была напугана, даже пыталась кричать во сне.
— Дальше…
— Она произнесла ваше имя… и имя Беннета. И еще…
— Что именно? Скажите, что помните.
— Она говорила, что знает, как ей надлежит поступить, будто сможет что–то сообщить, и непременно сделает это. Затем пыталась кричать. А потом назвала ваше имя и… Беннета.
Я молчал.
— Дип… а это не… из–за вас?
Я положил руку на ее плечо.
— Не думаю.
— Скажите правду, Дип!
— Я никогда вас не обманывал, дорогая.
— В таком случае…
— По крайней мере, непосредственной причиной я не являюсь. Ее так или иначе бы убили.
Она вздохнула.
— Так что же мы будем делать?
— Позвоним копам.
— А как же вы?
— Копов я не боюсь, детка. Вы должны это знать.
— В таком случае, звоните.
— Разумеется…
Она внимательно посмотрела на меня, терпеливо ожидая, что же произойдет дальше. Я помог ей подняться и провел на кухню так, чтобы она не смогла увидеть убитую, а затем подошел к телефону.
Дежурный сказал, что машина выезжает и предупредил, что до ее прибытия ничего не следует трогать. Я заверил его, что все будет как нужно и повесил трубку.
В комнате Тилли я нашел свой чек, приколотый к ее подушке, порвал его на мелкие кусочки и спустил в унитаз. Потом я вынул из–за пояса свой револьвер, обернул его тряпкой и сунул в мусорный ящик, поставив сверху ведро с помоями. Сделав таким образом все необходимые приготовления, я присоединился к Элен и мы стали поджидать полицейскую машину.
Сержант Кен Хард жил в центре города, то есть, в той его части, которая отличалась известным аристократизмом. По его лицу никогда нельзя было понять, о чем он думает, что чувствует. Однако его голубые холодные, лишенные какого бы то ни было выражения глаза порой излучали безграничную ненависть.
Для него существовало только два рода людей: те, кто нарушал закон, и те, кто его поддерживал. За пределами этого понятия для него не существовало ни добра ни зла. По понятиям Харда не существовало и просто хороших людей. По его мнению, они представляли собой зачастую лишь помеху при поимке нарушителей закона.
В присутствии сержанта требовалось соблюдать особые правила: говорить мягко и вежливо, ходить тихо. Когда он спрашивал, следовало отвечать.
Когда на его лице появлялось нечто вроде улыбки, это было хуже всего, Шефы позволяли ему работать так, как он хочет; и Хард выбрал себе наиболее трудную часть города: улицу с «большой буквы». Ему нравилось проводить здесь операции, так как всякий попавшийся знал, что любая жалоба обернется для него в следующий раз худшими последствиями.