Анжела и Дом, сидящие от них через две кабинки, сверлили Блейна взглядами. Они оба были так поглощены своим гневом, что не заметили моего прихода. Мне следовало сказать им, что я здесь. Черт, да я должна была повыдергивать дешевые наращенные блондинистые волосы той сучки и предъявить свои права на Блейна, но я не могла. Я не стала. Я опять превратилась в ту самую напуганную, покорную маленькую полевую мышку, брошенную в яму со львами, которая была слишком парализована страхом для того, чтобы сделать или сказать хоть что-нибудь. Меня бы запросто съели заживо.
Я пыталась проглотить кислый привкус предательства, но мое горло душили сорвавшиеся с цепи рыдания. Приближающиеся слезы закололи мои глаза иголками. Трясущейся рукой я положила сложенный красный листок между грязными стаканами, разлитым пивом и скомканными салфетками. В тот момент я чувствовала себя этим бумажным сердечком: потерянная, одинокая и находящаяся в месте, в котором не должна быть.
Я знала, что будет дальше. Было глупо себя мучить. Мне не нужно было слоняться поблизости, чтобы увидеть, как Блейн слизывает соль с сисек Венди. Мне не нужно было становиться свидетелем того, как он высасывает сок лайма из губ другой девушки, только не тогда, когда я все еще чувствовала его вкус на своих. Я заставила себя быстро, не отклоняясь от цели, выйти из бара. Мое тело двигалось словно само собой, я бежала до самой машины. Мое лицо непрерывно заливали слезы. Я была самой пугливой из всех трусих. Я боялась увидеть правду.
Я не разрешала себе вспоминать сцену в «Глубине» до тех пор, пока не достигла двери своей спальни. А потом я сломалась. Я распадалась на кусочки, на частицы. Я плакала до тех пор, пока у меня не заболела душа, пока боль от любви и ее потери не поставили меня на колени. Я крепко обхватила себя руками, пытаясь дышать сквозь эту муку. Казалось, что вместе со слезами, стекающими по моему лицу, уходит и воздух из моих легких. Я была опустошена. Абсолютно лишена целостности, которую обрела с Блейном.
Через некоторое время раздался стук в дверь, заставший меня во время сокрушительных рыданий, которые неудержимо сотрясали меня на полу спальни. Мой затуманенный разум понимал, что мне нужно было встать. Мой вой раненного животного вполне мог заинтересовать одного из наших престарелых соседей, решившего разобраться, что за хрень здесь твориться. Я должна была прекратить это дерьмо. Мне нужно было собраться и встряхнуться. Я уже проходила подобное. Я знала, что чувствуешь, когда не получаешь желаемое.
Почему же мне сейчас было намного больнее, чем во время всех вместе взятых предыдущих разов? Почему я ощущаю, как в моей груди ломается каждый зазубренный осколок, будто пронзая меня изнутри годами сожалений и разочарований?
Стук возобновился, заставив меня оторваться от своих мыслей и сосредоточиться. Я медленно проковыляла к двери, постаравшись стереть, насколько это было возможно, размазавшийся макияж. Воротник моей рубашки промок от слез насквозь. Теперь ни за что нельзя было сказать, что я не плакала. Хотя если честно, мне было насрать. Мне было больно. И я не могла это скрывать. Больше нет.
Почему моя интуиция молчала, когда я бралась за дверную ручку? Я открыла дверь, и меня поразило кое-что достаточно жесткое и ужасное, заставившее сознание покинуть мое тело и скользнуть в холодную, безжизненную темноту.
Плохие вещи происходят в темноте. Я имела «удовольствие» выяснить это на своей шкуре. Но на этот раз было иначе. Потому что перед тем, как меня полностью поглотил мрак, я увидела его лицо.
Его.
Моего отца.
Глава 29. Ками
— Мамочка, почему папочка делает нам больно?
Глаза мамочки наполнились слезами, и она часто заморгала. Она улыбнулась, но улыбка выглядела не настоящей. Казалось, что это действие причиняет ей боль.
Она снова начала расчесывать мои волосы.
— Папочка причиняет нам боль, потому что любит нас.
Я нахмурилась. Это звучало не правильно.
— Я не понимаю.
Мамуля покачала головой, словно не понимала этого тоже.
— Он должен. Для того, чтобы убедиться, что мы все делаем правильно.
— Так и будет! Обещаю! Я стараюсь быть хорошей девочкой!
— Я знаю, Лангга. Я знаю.
Я услышала как мамуля всхлипывает. Она много плакала. Чаще всего, когда папуля был дома. Он смеялся над ее плачем. И точно так же смеялся и над моими слезами, поэтому я старалась не плакать. Я не любила, когда он меня замечал, потому что это всегда приводило к боли.
— Мамуля, мне не нравится, когда папуля меня любит, — прошептала я, хотя он и не находился в поле моего зрения.