Папуля приходил домой не всегда. И мне это нравилось.
Мамуля молчала. Может быть, я расстроила ее. Или она подумала, что я плохая.
— Мне тоже это не нравится, Лангга, — прошептала она в ответ.
Я повернулась к ней лицом.
— Если тебе это не нравится, почему тогда он продолжает так делать? Ты можешь заставить его прекратить?
— Нет, — ответила она, качая головой. По ее лицу текли слезы.
Вид плачущей мамули опечалил меня. Я не хотела ее расстраивать. Я протянула руку, чтобы стереть слезинки.
— Почему нет?
— Потому что... потому что мне страшно.
Мое лицо залил жар, а глаза наполнились слезами как у мамочки. В горле появилось странное ощущение, будто в нем что-то застряло. Я пыталась проглотить этот ком, но добилась лишь того, что мне стало труднее дышать. Я делала вдохи, превозмогая боль.
— Мне тоже страшно, мамочка.
*****
Ощущение жжения на щеке и приглушенный голос надавили на мое травмированное сознание, и я пришла в чувство. А затем наступила боль. Ужасная боль. Голова. Шея. Все окостенело так, словно я часами спала в одной позе. Я дотронулась до лба и почувствовала, что он в чем-то теплом и липком. Я осознала, что причиной моего беспокойства стал отнюдь не удушающий ночной воздух. Я не могла быть настолько удачливой.
— Просыпайся, маленькая сучка!
Он ударил меня ладонью по щеке, которую тут же охватило покалывающее пламя. Я почувствовала кровь во рту. Закашлялась и зафыркала, слишком ошеломленная, чтобы кричать.
— Я сказал, просыпайся!
Я знала этот голос. Я знала его так же хорошо, как и страхи, спрятанные за каждой звездочкой на моем подоконнике. Так же, как и монстров, тревоживших мои сны. Как и боль, укоренившуюся в моей груди за годы одиночества и отторжения.
И причиной всего этого был он. Именно он создал эти страхи. Породил тех монстров и оставил после себя эту изнурительную боль.
Он.
Он был здесь. Он нашел меня.
По моим венам помчался чистый, незамутненный страх, захватывая все мои чувства. Меня парализовало, я оказалась совершенно беспомощной перед ним. Было бесполезно кричать, бороться, плакать. Он украл у меня все эти способности.
— Думала, что сможешь от меня убежать, — насмехался он. — Думала, что сможешь скрыться и будешь жить в безопасности. Ха! Этого никогда не будет. Я всегда тебя найду.
Вопреки здравому смыслу, я открыла глаза. Их заливала кровь, стекающая со лба, затуманивая зрение. Он пристально смотрел на меня своими зелеными, дикими от ярости, очень похожими на мои, глазами. Полные губы, так напоминающие мои собственные, были растянуты в жестокой усмешке, приоткрывая пожелтевшие зубы.
Он был мной, а я была им. Наши черты лица были настолько похожи, что ни у кого не могло возникнуть сомнений, что он был моим отцом, а я — его дочерью. Это лицо заставило мать меня возненавидеть, потому что я была живым, дышащим напоминанием о человеке, который ее уничтожил.
— Теперь, маленькая дрянь, когда ты уделила мне все свое внимание и время, я хочу, чтобы ты дала мне то, что мне нужно, — прорычал он.
Я слышала слова, но не понимала их значения. До меня не доходило, что он от меня хочет. Разве он поиздевался еще не достаточно?
Отвечай папочке, когда он с тобой разговаривает. Не запинайся. Папуля не любит, когда ты так делаешь.
— Я не знаю, чего ты хочешь, — прокаркала я, с трудом ворочая опухшим языком.
Мои губы были словно чужие. Распухшие, как и челюсть, так, словно они были накачаны новокаином на приеме у дантиста. Но моя чувствительность не онемела. Нет. Я ощущала все. И корчилась от подавляющей волю боли.
Отец встал передо мной на колени.
— Не строй из себя немую! — выплюнул он, хватая горсть моих волос в кулак и притягивая мое лицо ближе к своему.
Я смотрела на его обезумевшее лицо, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях. Он выглядел старше, годы его не пощадили. Некогда живое лицо разъели наркотики и алкоголь, избороздив его желтую кожу оспинками и шрамами. Во рту не хватало нескольких зубов, а те, что остались, были желтыми и гнилыми. Его коричневые, когда-то густые, блестящие волосы, сейчас были тонкими и спутанными. А глаза… глаза, в которых загорался особый свет, стоило ему взять в руки гитару, глаза, которые порой излучали доброту и любовь, глаза, которые выглядели точь в точь как мои, были мертвы и холодны. Безжизненны.
Мой отец был мертв изнутри. Он ушел, так же как и моя мать. Он забрал их жизни, убил, совершил самоубийство много лет назад. Я давно уже была сиротой, просто не понимала этого.