— Моя мама умерла, когда мне было тринадцать. Сразу после этого меня отправили жить с дядей и его семьей, — ответил я ровным голосом.
За последние двенадцать лет я повторял эти слова так часто, что они практически перестали причинять мне боль.
— И?
Ками поняла, что это было не все. Вот только я не был уверен, что смогу рассказать что-то еще. Не тогда, когда дело касалось моей матери.
Я покачал головой.
— Это все. Кто-то умирает. А остальные идут дальше. Учатся с этим жить.
— Но ты так и не смог, — вставила она веское замечание, кладя руку на мою обнаженную грудь, как бы смягчая горечь своих слов. — Ты так и не научился бороться. Тебе по-прежнему больно.
Я положил ладонь поверх ее и сжал пальцы, пытаясь сохранить самообладание.
— Все мы испытываем боль, Ками. Такова жизнь.
— Можешь мне об этом рассказать? — спросила девушка.
Ее тихий голос вызвал во мне странные, незнакомые эмоции. Я не мог их определить, но они были искренние. Казалось, что она переживала обо мне на самом деле и действительно хотела разделить мою скорбь. Я не мог избавиться от ощущения, что она смогла ее даже почувствовать.
С минуту я собирался с мыслями, отсеивая лишние воспоминания, пытаясь не углубляться в прошлое, насколько это было в моих силах. Это был малоприятный для меня период.
— Моя мама покончила с собой, — наконец произнес я. Этого разговора было невозможно избежать. Лучший способ оторвать пластырь — сделать это резко. — Мы всегда были вдвоем, сколько я себя помню. Она постоянно лучилась счастьем и энергией. Поэтому, когда я нашел ее на полу в ванной комнате, меня это очень сильно потрясло. У нее была передозировка.
После моего скорбного признания Ками, лежащая ко мне очень близко, тихонько ахнула, и я почувствовал ее теплое дыхание на своей руке.
— Мне очень жаль, — прохрипела она севшим голосом.
— Уже после я узнал, что моя мать страдала шизофренией. А я-то думал, что она была просто эксцентричной. У нее все время появлялись безрассудные идеи, мы часто отправлялись навстречу приключениям. Она могла забрать меня из школы, когда ей внезапно приспичивало прокатиться на автомобиле. Или разрешала мне есть мороженое на ужин. Устраивала дни рождения, когда угодно в течении года. Она была моим лучшим другом, а я даже не знал, что она больна.
— Блейн… — Ками погладила мою щеку, задевая пальцами пряди волос, упавшие мне на лоб. — Ты же знаешь, что это не твоя вина? На тебе не лежит ответственность за ее спасение.
Я повернулся на бок к ней лицом, открыто демонстрируя уродливые шрамы на моей душе, которые носил все эти годы.
— Да неужели? Я был рядом с мамой постоянно и даже не знал, что она потихоньку умирает. Я мог бы ей помочь. Должен был сделать хоть что-то, чтобы ее остановить, обратиться за помощью. Вместо этого я думал, что у меня самая классная мама в мире. А она в это время страдала. Неужели ты не видишь, насколько это было эгоистично с моей стороны? Разве не понимаешь, что я прав, обвиняя себя в ее смерти? — Я отвернулся от Ками, чувствуя сильное отвращение по отношению к самому себе. — До какой же степени она была несчастна, раз покончила с собой. Как же ей было со мной плохо, если она решила не бороться за жизнь?
Ками положила руку на мое предплечье и потянула, перевернув меня на спину. Потом девушка села на меня сверху и прижалась своим хрупким телом к моему, пряча свое лицо у меня на груди.
— Мне очень жаль, — приговаривала она между всхлипами. Она осыпала мою грудь легкими поцелуями, сочувственно на меня глядя. — Мне очень жаль, Блейн. Но это не твоя вина! Поверь мне!
Я обнял Ками и прижал ее голову к себе, прекращая ее движения.
Безусловно, я хотел, чтобы она продолжала меня целовать. Черт, да это было всем, чего я желал. Но я хотел, чтобы это происходило по влечению страсти. От любви. Но никак не от сострадания. Чтобы Ками отдавалась мне, потому что желала, не оглядываясь на мрачное прошлое. Я хотел, чтобы она жаждала моих прикосновений так же, как и я ее. Но только не потому, что она меня пожалела.
Я обнимал ее до тех пор, пока ее рыдания не утихли, а дыхание не стало ровным и глубоким. Я позволил своим глазам закрыться только когда солнце выглянуло из-за горизонта, и заснул, вдыхая запах ее тела.
Ками находилась в моих руках и в моей постели. Впервые после самоубийства моей матери, я чувствовал, что мог бы себя простить.
Глава 19. Ками
— Ох, Боже мой, ты — маленькая грязная шлюшка! Ты это сделала, ведь правда? Точно сделала.