- Влево, влево надо! Нас же прямо на мыс выносит!
Бортинженер молча, без команды, снова косо переместил рычаги газа. Климов видя, что экипаж вновь включился в работу, тоже немного успокоился. И тут на глаза навалилась свинцовая тяжесть. Ему почему-то смертельно хотелось спать. Он, казалось, на один только миг прикрыл слипающиеся веки. Голова свалилась, он дернулся, тряхнул ею, еще, еще... Мутная завеса перед глазами потихоньку прояснялась.
- Коля, - подал сзади голос бортинженер, - садиться надо - красная лампочка горит! Две триста осталось!
- Ну и пусть себе горит, хрен с ней, - устало и как-то безразлично ответил Климов. Что-то внутри него было не так. - Давайте потихоньку снижаться вдоль Святого Носа, а как пройдем его, там уже простор, там можно не думать о курсах, а... - Он потер грудь: - Что-то мне... вроде как душновато. Да... крепко потрепало нас. Вы-то как?
- Да ничего, держимся.
- Терпимо. Думал, задницей об лед...
- Дима! Дима, ты как?
Мальчишка справа висел на ремнях в полной прострации. Эх, слабак. Нет стержня. Неужели вот такое все новое поколение? А вроде ж уверенно выглядел. Сломался пацан. Теперь вряд ли его вообще затащишь в самолет. Насмотрелся раньше времени... пассажир хренов. Работа-то мужская, к ней постепенно привыкать надо...
- Дима! Дима! Ну, все, тихо, тихо... обошлось. Давай, работай! - Витюха тряс Димку за плечо. Тот опомнился, зашевелился.
"Ну, слава богу. Конечно, много страху... Пережил пацан... Надо помогать, вытаскивать... Все мы пережили... Молодец, Витюха..." - металось в голове.
Климов встряхнулся, отогнал эти обрывки мыслей, заставил себя сосредоточиться на предстоящем снижении. Соображения никак не удавалось собрать в кучу.
Так. Ураган забросил лайнер на высоту полторы тысячи по высотомеру. Относительно льда это будет... будет... около тысячи метров. Когда приступим к снижению, после пересечения истинной высоты 750 метров отшкалится стрелка радиовысотомера. Он покажет точную высоту. И - снова подкрадываться ко льду с вертикальной три метра. А фронт догоняет, и близко к левому берегу подходить нельзя, там из любого ущелья может дунуть ветерок под названием "горная", такой же точно, как и сарма, может, чуть слабее. Господи, успеть бы до ветра, надо торопиться! И... не надо спешить: не дай бог ошибиться, а на малой высоте уже не исправишь. Топлива-то осталось бочек пять-шесть. А тут еще внутри что-то давит, сердце колотится как бешеное: наверно адреналину хватанул много...
Гормоны, выплеснувшиеся в кровь, жгли его изнутри. Очень хотелось пить, но некогда было оторваться от накатывающих валом новых и новых задач.
- Надо протянуть за Святой Нос. Хватит ли топлива? Петя, сколько там?
- Минут на десять. Тонну в расходном баке показывает, а сколько на самом деле - один бог знает. - Голос Степаныча отвердел: - Капитан! Коля! Снижайся и садись! Садись, пока палки крутятся! Потом поздно будет!
- Вить, сколько еще вдоль этого носа лететь?
- Дак... где-то середину проходим, здесь самые высокие горы, дальше будут пониже, еще минут шесть-восемь, точнее не скажу. Эх, была бы карта-десятикилометровка, я б тебе, Петрович, с точностью до ста метров дал место. Но по расчету мы выходим на середину озера между Ольхоном и Святым Носом, ближе все-таки к Святому Носу. Я бы еще левее взял: вполне возможно, правый снос увеличится.
Штурман помолчал, озабоченно завозился с пультом спутниковой навигации, потом встревожено обернулся к капитану:
- Что-то пропадает... неуверенно берет... Джи-пи-эс этот, американский, мать бы его...
"Ну почему все отказывает именно тогда, когда без него никак не обойтись?"
Он еще раз потыкал кнопки:
- Все, больше ничего нет, сдох, собака! Расчет - только по скорости и времени.
- Нету времени! - Климов обозлился. - Нет у нас времени! Вечно у вас не вовремя отказывает все: то локатор, то джи-пи-эска... спецы...
Он помолчал, потом опомнился:
- Вить... извини. Нервы. Давай потихоньку начнем снижаться, метра по два. Ты пойми: фронт догонит, начнется болтанка - все! И топливо кончается! Ну, еще пять градусов влево возьми, больше не надо: фронт слева ведь подходит. Лучше к тому берегу не прижиматься. Давай, давай снижаться. У нас всего пять минут! Все впритык! - Голос его окреп: - Так, Все! Поехали вниз, по два метра в секунду! Следить за показаниями радиовысотомера! Если начнут быстро уменьшаться - сразу уходим влево!
Он вспомнил о пассажирах. Во время болтанки, во время общего крика, он не воспринимал их как живых людей - было не до этого. Только теперь, чуть остыв, Климов понял, что вместе с ним во время неуправляемого падения испытали смертельный ужас и его пассажиры! И разве сравнить его страх, страх профессионала, знающего обстановку и хоть как-то, но действующего, с ужасом людей, закрытых в железной бочке, брошенной в водоворот!
Он взял микрофон, несколько долгих секунд сидел, сгорбившись, собирая силы. Потом, устало и совершенно неофициально, как будто обращаясь к малым детям, заговорил:
- Что, натерпелись страху, родные мои? Мы тоже натерпелись. Но теперь все хорошо, через десять минут сядем. Пожалуйста, потерпите еще, посидите спокойно, всего десять минут! Вертолеты следом летят. А мы уж постараемся...
Горло ему вдруг перехватило. Климов умолк, повертел в руках микрофон и бросил его в боковой карман у кресла.
Самолет давно уже летел в чистом небе. Топлива в его расходном баке оставалось, если верить показаниям прибора, меньше чем на десять минут полета. Десять минут жизни! А может, пять... Яркие звезды светили с черного свода, знакомые созвездия наблюдали сверху за мерцающими огоньками движущейся над великим озером живой пылинки, везущей полторы сотни судеб, предсказанных свыше. А внизу, в полном мраке, людей поджидал таинственный, опасный, неизведанный лед.
* * *
Ольга Ивановна очнулась на полу, среди выпавших из гнезд кипятильников и сотейников. Сильно вдавливало в пол, и она никак не могла подняться. Потом перегрузка уменьшилась, самолет, ревя двигателями и трясясь, полетел ровно. В голове гудело, она села, ощупала себя и убедилась, что цела. Из вестибюля, вытягивая голову, на нее таращилась одна из девочек, по щекам ее, испачканным размазанной тушью, текли слезы.
- Тихо, тихо! - поднимаясь с пола, Ольга Ивановна уже беспокоилась, как пережили бросок люди в салонах, и первые - вот эти плачущие девочки-стюардессы... такого ли ожидали они от романтической профессии, когда рвались в небо? - Тихо, спокойно! - твердым голосом повторила она. - Возьмите себя в руки! Приведите себя в порядок! Мало ли что в воздухе может случиться! - И увидев, что девчонки пытаются отстегнуться и встать, прикрикнула: - Сидеть! Я сама схожу, посмотрю, как там в салонах.
В салонах все было по-прежнему, только взмокшие лица и тяжелое дыхание пассажиров говорили сами за себя. Во втором салоне на заднем ряду бледным пятном маячило лицо Наташи, она махнула рукой, что там порядок. Ольга Ивановна, придерживаясь за спинки кресел, в опасении нового броска, осторожно прошла по первому салону вперед, вернулась назад: здесь тоже порядок. Ни у кого из пассажиров теперь не возникнет ни малейшего желания отстегнуться.
Она села в переднем вестибюле, пристегнулась, уперлась локтями в колени, а подбородок положила на сжатые кулаки. Все тело болело, как будто его измял какой-то безжалостный каток. После пережитого потрясения, с отключением сознания на несколько секунд, в голове стоял звон, а действительность воспринималась как через сетку, бледно и размыто. И только иногда, сквозь разрывы в этой сетке, реальность происходящего больно стегала по нервам.
В летной жизни старой проводницы бывали передряги, но, в основном, рабочего порядка. Как-то она попала в сильную болтанку при обходе грозы; одного из пассажиров, с которым она весь полет воевала, чтобы пристегнулся, выдернуло из кресла и шмякнуло о багажную полку головой. Пришлось вызывать к трапу врача, но, к счастью, человек отделался шишкой.