Он поморщился от слишком бодрого "Есть!" и только теперь уловил, что за спиной все еще живут вой певички, гул кондиционера и зевки замнача аэропорта. Звуки, на время умершие, снова воскресли и в три руки выталкивали его из кабинета. Спина одеревенела, будто эти пинки доставались ей, а не ушам. Спина просила пощады, и он, сухо попрощавшись с повеселевшим хозяином кабинета, спустился к машине, провернул ключ зажигания и вдруг понял, что без этого звонка не обойтись.
- Да-а, - сонно ответила трубка голосом Четверика.
- Спишь?
- Так точно, Виктор Иванович...
Судя по резко посвежевшему голосу, он врал. Хотя как ему еще отвечать на такой дурацкий вопрос? Это примерно как на последней станции метро говорят: "Просьба покинуть вагоны. Поезд дальше не идет", а потом все вышедшие видят, что состав уезжает дальше.
- Надо подстраховать, Андрей, - совсем не приказным тоном произнес Межинский.
- Я слушаю.
- Они улетели. Человек Зака сообщил об этом на связной телефон. Бабка тут же зажгла окно...
- Седьмое слева, второе сверху?
Четверик ответил со скорострельностью игрового автомата. Значит, от сна не осталось и крошки.
- Да, седьмое слева, второе сверху...
Именно эти координаты были записаны с ошибками бывшего двоечника на бумажке, которую Четверик вынул из паспорта Боксера. Вокруг искореженной, изжеванной машины стояла густая толпа. Она ждала гаишников и скорую, и не могла понять, почему уцелевший в катастрофе парень пытается выпотрошить карманы у трупа. Четверик больно ощущал на себе укоризненные взгляды, но он должен был выполнить свои сыщицкие обязанности, пока не приехали милиционеры. Они бы все найденное в карманах приобщили к делу, и в отделе "Т" возможно так бы и не узнали, что бабулька-связная не только передавала записки в пустых пакетах из-под молока, но и сигнализировала каким-то образом через окно соседней комнаты в ее коммуналке, комнаты, хозяин которой уже больше года жил за границей.
- Ты живешь на выезде с Можайки, Андрей? - наводяще
спросил Межинский.
- Так точно, над "Молодежным".
- Это гастроном?
- Нет, универмаг.
- Ну, ладно. Это к делу не относится. А твои "жигули" во
дворе?
- Так точно. Если не угнали.
- А сколько им лет.
- Восемь, - с горьким сожалением ответил Четверик.
- Такие уже не угоняют... Значит, ситуация такая: где-то в районе часа-двух мимо этого окна проедет Зак...
- Зак? - чуть не вскрикнул Четверик.
- Да, я думаю, проедет лично Зак...
- Но вы же... Я же... Я уже билет на Гавану взял...
- Билет подождет, - устало вздохнул Межинский и посмотрел
на прилизанных, каким-то не нашим воздухом омытых
иностранцев, которые выходили из здания аэропорта.
Прозрачные двери угодливо отъезжали в стороны при их приближении и почтительно съезжались за ними. Перед нашими людьми - а они даже в их одежде внешне оставались нашими, по-родному нашими - двери отъезжали как-то медленнее и вроде бы побыстрее захлопывались.
- Перед самым вылетом борта я получил доклад по линии МИДа, - глядя на снующие туда-сюда прозрачные пластиковые челюсти, произнес Межинский. Банк, счет которого указал Зак для перевода миллиарда долларов, основан две недели назад. В штате - пять человек. Все - из наших недавних эмигрантов. Судя по схеме, они при поступлении денег мгновенно разбросают их ввером по банкам средней руки, а потом самоликвидируются. Зак там, скорее всего, не появится. Он всплывет в городе, где будут лежать на счетах доллары. Возможно, в США, возможно, в Бразилии, а может, и вообще в Новой Зеландии...
- А я уже прививку сделал, - сокрушенно сказал Четверик.
Межинскому послышалось: "А я так надеялся Карибы посмотреть".
- А кто тебя просил торопиться? Я же сказал: в Гаване сделаешь.
- Виноват, Виктор Иванович, - по-военному подчеркивая свою глупость и недалекость, отчеканил Четверик.
- Заболтались мы с тобой. В общем, команда такая: с
заведенной машиной стань на Можайке. С направлением... направлением, он посмотрел на двери аэропорта. Из них вышел человек. - Направлением - из центра. - Если бы вошел, сказал бы "К центру". - Я дам указание наружке, чтобы они держали тебя в курсе. Если мелькнет сам Зак, этих ребят окажется мало. У них всего две машины, и он их быстро запомнит на полупустом шоссе...
- На Можайке даже среди ночи машин хватает.
- Все, Андрей. Выполняй. Если что, я все время на связи...
27
За спиной у Тулаева медленно затихал яростный крик Балыкина. Теперь только этот голос властвовал в центральном посту, в тесном царстве искореженных пультов, пробитых пластиковых панелей и покрасневшего от крови линолеума.
- Сюда, сюда, - вел Тулаева за руку замповосп.
Подводник держался за рукав комбинезона так цепко, будто ослеп он, а не Тулаев.
- Вот сюда... Здесь порожек... Вот телефон, - замповосп мягко надавил сверху на плечо Тулаева и усадил на стул. - Вы в командирской каюте...
- А девушка... ну, террористка где находится?
- В первом отсеке, в торпедном... Она там задраилась...
- Соедини меня с ней.
Темнота в глазах Тулаева щелкнула и, затвердев, ткнулась в
ладонь телефонной трубкой. Она весила не меньше двух килограммов. Такими трубками хорошо колоть орехи, а не вести душевные разговоры.
- Я набрал номер торпедного отсека, - жвачечным ментолом дохнул в ухо замповосп.
- Оставь меня одного, - потребовал Тулаев.
Ему был неприятен запах ментола. Он отдавал холодом, и от него тьма, обложная, заполнившая все вокруг тьма казалась могильной.
После хлопка двери он поднес отвердевший в ладони кусок темноты к губам и сказал ему:
- Лариса, ты можешь выйти на связь?
- Кто это? - заставил его вздрогнуть ее голос.
Она будто бы вошла в каюту и стояла рядом со столом, а он не заметил этого. И теперь она знала, что он не способен увидеть ее, и могла вволю поиздеваться над ним.
- Это я, Тулаев...
Она ответила молчанием. Молчание объяснить труднее всего. Наверно, потому, что мы не умеем его слушать.
- Ты узнала меня, Лариса?
- Да-а...
- Ты ожидала, что позвонит Борода?
- Я уже ничего и никого не жду.
- Тогда почему ты закрылась в отсеке?