И тогда он снял ногу с тормоза. Стрелка на спидометре, испугавшись его намерения, медленно поползла вниз. Она успела добраться лишь до отметки "70", когда капот "жигулей" Четверика тупо ударил по багажнику цвета мокрого асфальта. Что-то хрустнуло в груди, в которую ткнулся руль, стальным капканом сжало правую ногу. Кислота в голове закипела, чернотой залила глаза. Четверик потерял сознание, но тут же очнулся. Опять потерял, опять очнулся. И в каждом таком пробуждении отстраненно, как будто думал не он, а наблюдающий за всем со стороны человек отмечал: "Никто не вылез из "жигулей". Никто не вылез из "жигулей".
- Ты что, охренел?! - в третий раз вернул его в сознание уже голос.
Четверик повернул окровавленное лицо в сторону голоса. Перед глазами цветными пятнами калейдоскопа то складывалась, то опять рассыпалась коренастая фигура в синем милицейском кителе.
- Пьяный, что ли?!
- Я... я... я...
- Да вижу, что ты... У-у, тебе ногу движком зажало...
- А тот... жи... жив-в?..
- Да жив. Ты ему всю морду в кизяк разбил. Валяется в бессознанке. Радуйся, что у него подголовник на сидении есть, а то б переломал ему шею... Ну, потерпи, - еще раз с жалостью посмотрел он на ногу Четверика. Сейчас скорая приедет. И бригаду нашу я уже вызвал. Ножницами вырежут металл, освободят твою ступню...
- Я... я... офицер гос... без...
- Ты молчи, а то еще помрешь.
- У тебя зва... какое звание?
- Старлей.
Милиционер сочувственно отер кровь своим носовым платком с лица, но жар стереть не смог. Он все так же сжигал лоб и кипятил бурую кислоту в голове.
- Ты чего, гриппуешь, что ли? - спросил милиционер и посмотрел вдоль пустынного шоссе.
Бригады со спасительными ножницами все не было. А самому составлять протокол не хотелось.
- Я... я... капитан, - все-таки выдавил непослушными
губами Четверик.
- Это хорошо, - согласился милиционер. - А вон и скорая едет. Зря ты в него, капитан, въехал... Теперь еле расплатишься за ремонт...
- Он - там? - поднял вялую руку Четверик и ткнул пальцем
в паутину трещин на лобовом стекле.
- Да там, там. Чего ты за него волнуешься? При таком деле
он должен волноваться, чтоб ты не сбег.
- Он - те...терро...ист...
- Чего?
- Он - пре...ре...ст-тупник...
- Ты думаешь? - посмотрел на неподвижный стриженый затылок водителя милиционер.
Его маленькая округлая головка была по-прежнему прижата к стойке дверцы. Он словно бы прислушивался к их разговору.
- По...посмотри ег-го до...документы, - попросил Четверик.
Кислота опять забурлила и вот-вот должна была залить глаза, ослепить их забытьем.
- Документы вообще-то твои надо забрать. Ты же нарушитель, - холодно напомнил милиционер.
- Н-на, - подал вперед правое плечо Четверик. - В ка...кармане руб-башки...
Милиционер виновато посмотрел на карман, отвернулся и пошел к "жигулям" цвета мокрого асфальта. И уже оттуда, под скрип тормозов подъехавшей скорой, прокричал:
- Ты зря на него наговаривал! Обычный паспорт! Вот - Зак Валерий Савельевич.
29
Флотский госпиталь в Североморске пах как-то не по-госпитальному. Странный цветочный аромат струился то ли от стен, то ли от волос медсестер, наклонявшихся к Тулаеву, чтобы закапать ему глаза. А может, его несло через распахнутые окна от тундры, ошалевшей от неслыханного тепла.
На глазах лежала плотная повязка, и оттого чернота в них казалась временной, только до того момента, как повязку снимут с глаз. А когда ее действительно снимали перед закапываниями, он упрямо не спрашивал, в полутьме ему это делают или нет. Если бы выяснилось, что при обычном дневном свете, он бы не знал, какую надежду придумать для себя еще.
- К вам гости, - канареечным голоском пропела дежурная медсестра.
Он впервые слышал ее. Предыдущие медсестры, судя по голосам, выглядели сошедшими с пьедестала у ВДНХ могучими колхозницами. Новенькую он представил себе девочкой с бантиками.
- Здрасьти, - ткнулись ему чьи-то горячие жесткие пальцы в ладонь.
- Здра...
- Это вот мы, - не дал ему договорить гость. - Я - механик... ну, с нашей лодки. А это, значит, политработник наш, замповосп, - в ладонь ткнулась уже другая рука, более вялая и совсем не мозолистая. - А это вахтенный офицер...
- Который с наушниками? - вспомнил Тулаев. - Ну, на
рубке, когда в море выходили, стоял?
- Так точно! - обрадовался именно этому воспоминанию вахтенный офицер.
- Значит, это ты их первым увидел?
Собеседник замолчал. Иногда очень хочется, чтобы плохое из прошлого умерло, исчезло навеки, но оно упрямо живет и живет.
- Мы вот вам от экипажа передачу, значит, принесли. - Механик взялся за руку Тулаева и подвинул его пальцы к картонному ящику, дал ощупать шероховатый бок. - Тут все наше, лодочное: соки в банках, галеты, консервы приличные, ну, типа лосося или там сосисок в желе... Короче, не та ерунда, что в госпитале дают. И это... - уже шепотом заговорщически прохрипел он: "Шило" там есть. Поллитра. Попросите мужиков местных, чтобы налили. Токо он того...
- "Шило" - это спирт? - догадываясь, спросил Тулаев.
- Конечно! Девяносто шесть градусиков!
- А почему - "шило"?
- А насквозь прокалывает, когда выпьешь. Будто шило...
Время ловит нас на слова. Услышал - и как крючком вырвало из памяти кусок жизни, связанный с этим словом. Вот и о шиле Тулаев впервые услышал в поездном купе, под кастаньетный перестук колес, услышал от пьяного Вовочки-ракетчика. Воспоминание было горьким, а стало еще горше.
- Скажите, а как фамилия ракетчика, ну, того, - не смог назвать его Вовочкой Тулаев.
- Обычная фамилия - Петров, - первым ответил замповосп. - А так мы его все Володькой звали...
- Петро-ов, - задумчиво протянул Тулаев.
Иногда, чтобы у человека появилась фамилия, он должен умереть.
- Хор-роший офицер был, - сказал, как топором рубанул, механик. Командиром лодки точно бы стал. Сейчас все с севера бегут. Он бы не убежал...
- А что эти... бандиты?
- Только сегодня утром сложили оружие, - ответил за всех механик. Двое суток их уговаривали. Но уже без нас. Там специальные люди приехали из Москвы. Антитеррор. Мать Бороды привезли, сестру одного из бандитов. В общем, обрабатывали их круто. Не выдержали они такого.