Он хотел протянуть кисть для пари, но она была занята водкой. А переложить ее в левую руку он почему-то не мог. Может забыл, что у него есть еще одна рука, а может, водка не хотела менять привычные цепкие пальцы.
- У тебя что, серьезно нет стаканов?
- Я не пью.
- А я пью, что ли? - сделал Вова обиженное лицо.
Его наползшие друг на дружку маленькие губки казались слипшимися дольками апельсина. Сдави чуть посильнее - и сок потечет. Судя по выбритости, ехал он от Питера. Впрочем, для половины Северного флота, как узнал Тулаев на инструктаже у Межинского, Санкт-Петербург был чем-то вроде дачи. Многие имели в нем квартиры или родственников, многие в нем учились и, по-большому счету, службу на севере считали чем-то типа длительной командировки из родного дома.
- Водка - это ж ситро для флота, - нравоучительно произнес Вова-ракетчик. - Главный капитан - это "шило"!
В инструктаже Межинского ничего о таинственном "шиле" не говорилось. Возможно, это было нечто похожее на изобретение военных летчиков - "Военный ликер "Шасси", а проще говоря, спирт, выгнанный особым способом из тормозной жидкости, заливаемой в самолетное шасси.
- Не-е, ну ты точно - политрабочий! - вскрикнул
Вова-ракетчик таким тоном, как будто сказал: "Не-е, ну ты точно чокнутый!"
- А чем ты лучше? - решил защитить Тулаев политработников всего мира.
Он хоть и ехал на флот под этой "крышей", но к политработникам с армейских времен относились уважительно как к людям, способным много и долго говорить, не повторяясь. Наверное, если бы у нас в телекомментаторы набирали из бывших политработников, то никто и никогда бы не услышал вечных эканий и мэканий с экрана.
- Я-а?! - привстав, ударился теменем о верхнюю полку Вова-ракетчик, ...твою мать! Я - ракетчик!
- Так это же первые бездельники.
- Кто бездельники?! Ракетчики - бездельники?!
- А ты сколько раз в жизни сам делал ракетный пуск?
наполнил Тулаев слова иронией старого морского волка.
Ну, сколько?
- Я-а?!
- Да... Ты!.. Вот сколько?
- Я-а?! Дважды!
Бутылка в его руке два раза дернулась вверх, изображая из себя стартующую ракету. Из горлышка слезами разлетелись по каюте капли, и сразу запахло водкой.
- Сам? - не унимался Тулаев.
В пьяных глазах Вовы-ракетчика плескалась неуверенность. Он явно врал о двух стартах. Один-то самостоятельный, может, у него и был, а может, и того не было, но названная цифра уже висела в воздухе, и он не мог опять не коснуться ее своим чуть заплетающимся языком:
- Сам!.. Дважды!.. А вы, политработники... вы все
балласт!.. Вы ни хрена не можете! Даже водку пить! Токо это... стучать наверх можете!
- Пошел вон!
Привстав на сидении, Тулаев толкнул Вову-ракетчика в правое плечо, к выходу в коридор. Гость попытался удержать равновесие, махнул рукой с бутылкой, попал ею по металлическому ободу столика, и звон разлетающихся стекол наполнил купе.
- Ну ты козел! - сам как-то тупо, по-козлиному, посмотрел
на оставшийся в руке осколок Вова-ракетчик.
Острия торчали ножами. Они были направлены на Тулаева. Он
быстро перехватил своими пальцами запястье гостя, рванул его
вверх, над головой, и уже всем телом вытолкнул
Вову-ракетчика из купе.
- Да я тебя!.. Я-а!.. - кипятился соперник.
Хваткими пальцами левой руки он скомкал футболку на плече Тулаева и тянул ее вниз, как бы в отместку за то, что его руку с огрызком бутылки упорно держат вверху.
- Что у вас разбилось?! - ожил где-то за тельняшкой
женский голос. - О, господи! Прекратите драку! Я сейчас начальнику поезда сообщу!
Большим пальцем Тулаев все-таки отыскал уязвимое сухожилие на запястье противника и с усилием надавил на него.
- А-а! - ужаленно вскрикнул Вова-ракетчик.
Горлышко с острым оперением тупо ударилось о ковер.
- Прекратите! Я вызову начальника поезда! - напомнила о себе тетечка-проводница.
Тулаев не видел ее из-за соперника, но мог представить: маленькая, предпенсионного возраста женщина с усталым, безразличным ко всему лицом. И то что она при всем своем безразличии к миру так остро отреагировала на их стычку, удивило его. Удивило и остудило. Тулаев сдержал в своем теле новый порыв к толчку.
Он просто отпустил руку соперника и резким круговым движением вырвал из его крабьих пальцев футболку. Проводница протиснула свое пухленькое тельце между Вовочкой-ракетчиком и стенкой купе и снизу вверх посмотрела на соперника Тулаева. Судя по интересу к нему, он ей не нравился больше.
- Я тебе в Питере при посадке говорила, что ты пьян? - с вызовом спросила она.
Ноздри Вовочки-ракетчика жадно пожирали воздух. Для него проводница была всего лишь частью поезда, а поскольку поезд - существо неодушевленное, то и проводницу он воспринимал примерно как заговорившее у самого уха поездное радио.
- Говорила?
- Иди проспись, - посоветовал Тулаев.
- Я-а?
- Ты!
Тулаев резко шагнул в купе и захлопнул дверь перед носом у Вовочки-ракетчика. Тот дернул ручку, но она уже была застопорена изнутри.
- Тебе что сказали?! - безуспешно сотрясала воздух проводница.
- Да иди ты! - махнул на нее Вовочка-ракетчик. - В какую сторону у вас вагон-ресторан?
- Там! - радостно показала она вправо и прижалась к стенке купе.
- А-ах! - врезал он носком черной флотской туфли по осколку бутылки и пообещал закрытой двери: - Мы еще встретимся, пол-литр-рабочий!..
2
В Тюленьей губе Тулаеву больше всего понравился воздух. Его можно было пить как целебное лекарство. Резкий, со льдинкой, щекочущей ноздри, пропитанный запахом йода и еще чего-то горьковатого, он пьянил голову, делал Тулаева каким-то рассеянным. Из прокопченой автомобильными выхлопами, загазованной Москвы сюда можно было возить людей за деньги. Чтоб отдышались. Или, как услышал уже в базе подводников Тулаев, провентилировались.
На зеленых сопках клоками лежал свежий снег. Он таял прямо на глазах, и потому казалось, что это вовсе и не снег, а просто зеленая краска заливает белую.
Наверное, именно из-за воздуха и снега сама база воспринималась ему чем-то чистым и свежим: белые, совсем без балконов, пятиэтажки, выметенные матросами асфальтовые дорожки, газоны с робкими цветками клевера, черные рыбины лодок у причалов. Но позже, когда он вышел из гостиницы и прогулялся по городку, ощущение чистоты и свежести медленно испарилось из души. Пятиэтажки вблизи оказались давно не белеными бетонными склепами, у многих из которых двери подъездов были крест-накрест заколочены досками, по дорожкам стадами носились неизвестно откуда взявшиеся облезлые собаки, а с большинства лодок-рыбин клоками свисало резиновое покрытие.