адмирал, командир дивизии. - Хреновая примета.
Без жены, на которую он тогда, в строевой части, смотрел масляными глазками, он выглядел старше и злее.
- Таких примет нет, - упрямо не согласился с ним Балыкин.
- Ты почему не доложил, что у тебя некомплект турбинистов?
Балыкин посмотрел на Тулаева так, будто это он один виноват в том, что на лодке некомплект турбинистов. Чувство слитности, родства со всеми, кто сейчас терпел на рубке снежную бурю, чувство, которое, как казалось Тулаеву, сжимало здесь всех наверху в единый кулак, мгновенно исчезло.
Тулаев понял, что он все-таки лишний здесь, прощально посмотрел на скалы, которые из зеленых за минуты стали белыми, и тяжело, неумело полез в узкий люк.
10
В центральном посту было теснее, чем в магазине эпохи позднего Брежнева в очереди за колбасой. Кремовый цвет пультов, гул механизмов, колонны выдвижных устройств, стволами деревьев перегородившие отсек, голоса офицеров, - все это настолько поразило Тулаева своей необычностью, что он на минуту даже пожалел, что не стал в юности подводником. В непонятных командах и еще более непонятных докладах скрывалась какая-то тайна. Все в центральном посту ее знали и усиленно старались сделать все возможное, чтобы Тулаев ни в коем случае эту тайну не узнал.
- Тридцать пятый? Тридцать пятый? - упрямо запрашивал по связи механик лодки.
Коричневый рожок мегафона утонул в щели между его усами и бородой. Механик будто бы хотел сгрызть его эбонитовый корпус, если через минуту не ответит неотзывчивый "тридцать пятый". Вчера у него гораздо лучше получалось выжимать водку из полотенца в стакан.
- Есть тридцать пятый! - наконец-то ответили из глубины отсека.
- Тридцать пятый, открыть клапаны вентилляции концевых!
- Есть открыть клапаны вентилляции концевых!
Обрадованный механик вынул рожок мегафона изо рта и уже с расстояния объявил и ему, и всему экипажу:
- Принят главный балласт кроме средней... Осмотреться в отсеках. Провентилировать главную осушительную и трюмную магистрали.
В ответ сыпанули монотонные, точно капли осеннего дождя,
доклады: "Отсеки осмотрены, замечаний нет... Отсеки осмотрены...", ну, и так далее и тому подобное. Десять отсеков - десять голосов.
Механик, со столбнячной спиной сидящий на стуле, подался вперед, к приборам на пульте, и Тулаев наконец-то увидел Дрожжина. На нем уже была надета синяя куртка РБ с надписью "СПК" на кармане. "СПК", видимо, обозначало "старший помощник командира".
Скорее всего, во время погружения не полагалось ходить по центральному посту, но Тулаев все же протиснулся между пультами и колонной перископа, обошел адмирала, лежащего посреди отсека на кресле, очень похожем на пляжный шезлонг, и оказался рядом с Дрожжиным.
- Добрый день! - с политработницким энтузиазмом
поздоровался с ним Тулаев.
Медленными, навек пропитанными усталостью глазами Дрожжин посмотрел на бирку на кармане гостя и ответил чем-то похожим на "Сясьти".
- Мне для доклада комиссии попросили узнать у вас о положительном опыте набора контрактников, - соврал Тулаев.
- А стоит ли? - лбом и щеками покраснел Дрожжин.
Тоненькая, точно грифелем проведенная черточка усов сохранила северную бледность на подбородке.
- У меня указание, - не унимался Тулаев. - Раз наверху решили, значит, стоит.
- Ну, не знаю.
- Какие, к примеру, специалисты у вас стали контрактниками?
- Ну, сигнальщик... Ну, еще три турбиниста...
- Они из матросов?
- Нет, - неохотно ответил Дрожжин, - завербовались уже
после гражданки.
- Как это? - не понял Тулаев.
- Ну, как... Приехали с Большой земли, написали рапорт. Я
их проверил и взял на лодку...
По центральному посту, отражаясь от панелей, загрохотал окрепший до шаляпинских ноток голос механика:
- Глубина девять метров! Крен - ноль! Дифферент - ноль! Провентилированы главная осушительная и трюмные магистрали! Отсеки осмотрены, замечаний нет! Подняты выдвижные устройства...
- А с кем-нибудь из них можно побеседовать? - не стал дослушивать арию механика Тулаев.
- Сейчас - нет.
- Почему?
- Лодка погружается. Никто не имеет права покидать свой пост. Отсеки задраены. А они все - в других отсеках.
Дрожжин посмотрел за спину Тулаева, разглядел рядом со штурманом щекатую физиономию сигнальщика, снизу серую от пемзовой щетины, сверху бумажно-бледную, и уже тверже произнес:
- Сейчас никого здесь нет.
- А когда погрузимся, можно будет?
- Можно... Когда с вахты сменятся.
- То есть?
- То есть через четыре часа.
Его усталые глаза стали уж вовсе изможденными. Половина команд из центрального поста шла с матерной приправкой. Возможно, что старпому стоило немалых усилий не вставить в свои ответы ни единого ругательства. Во всяком случае, когда Тулаев отошел от него в сторонку, Дрожжин выпулил в адрес штурмана такую соленую тираду, что Тулаев так и не понял смысл фразы. Ни на один язык на Земле ее невозможно было перевести.
Но Балыкин, кажется, фразу понял, потому что спросил все того же штурмана, сухонького белобрысенького старшего лейтенанта:
- Тебе что старпом сказал? Я жду доклад?
- Глубина с карты двести одиннадцать метров, - неохотно ответил он и воткнул иголку циркуля в ластик.
Возможно, ластик у него изображал старпома.
- И больше без напоминаний, штурман, - потребовал Балыкин.
И уже механику, чуть громче: - Заполнить среднюю!
- Есть заполнить среднюю!
- Боцман, погружаться на глубину девятнадцать метров!
Из угла поста ответили уже привычным повторением слов с добавкой "есть". Дырчатые сандалии адмирала, с видом пляжника лежащего на шезлонге, сдвинулись ниже, и Тулаев разглядел крупную седую голову боцмана. У него была красная-красная шея. Такие шеи бывают или у гипертоников, или у рыжих. Тулаев вспомнил Машу и понял, что боцман - не гипертоник. Просто седина съела его огненную шевелюру. То, что минуло его рыжую жену, вовсю отыгралось на нем.
- Принимать в уравнительную!
- Есть принимать в уравнительную!
- Погружаемся на глубину девятнадцать метров! Осмотреться в отсеках!
Дождь из бесконечных команд все сыпался и сыпался с центрального поста. Какие-то из них Тулаев уже начинал понимать. Во всяком случае, осмотреться он немного успел. Но чем больше он понимал, тем меньше ему хотелось быть подводником.