Энрике Серпа
Страх
Алехо Карпентьеру[1]
Гостиная деревенского дома, шесть табуреток, стол из белой сосны, два старых черного цвета плетеных кресла, сервант с несколькими чашками и вазами, буфет, три лавки — доски на ящиках из-под сгущенного молока. Крошечная лампа едва освещает комнату. На стенах фотоснимки из журналов, литографии из календарей, две большие картины в позолоченных рамах и распятие. На левой стене висит старинное двуствольное ружье, рядом с ним — охотничий рог, кожаная портупея и пара техасских шпор. На полу в углу комнаты лежит горка неочищенных початков маиса. В глубине две двери: одна в столовую и на кухню, другая — в спальню.
В одном из кресел сидит женщина тридцати лет, худая, очень бледная, с мальчиком на коленях. В другом — седой старик. Рядом с ним, на табуретке, девочка.
МАТЬ. Боже, что за ночь, что за ночь! Самое время для бесов! (Фиолетовый отблеск молнии заставляет ее перекреститься.) Боже! Не позавидуешь тем, кто сейчас в лесу! Ливнем размоет тропы. Весь урожай пропадет. Такой непогодой из земли вымоет все до последнего зернышка. Все деревья повалит. А бананы — что там говорить! Как завывает ветер!
ДЕД. Будто стонет — и грозно так. Деревьям придется терпеть эту муку — чувствовать себя переломанными, с вывернутой наизнанку плотью. Каждая сломанная ветка — точно сломанная конечность.
МАЛЬЧИК. Мама, а папа где? Мне страшно!
ДЕВОЧКА. И мне, мама. Мне тоже страшно. Где папа?
МАТЬ. Папа сегодня не прядет. Ему надо поработать в деревне. Подойди, дочка коя, подойди. Не бойся. Не плачь, доченька, иди сюда… (Девочка подходит.) Ну же! (Гладит ее по голове.) Не плачь! (Прижимает ее к груди.)
МАЛЬЧИК. Мне страшно, мама! (Слышен вой собаки. Сначала негромкий и сиплый, вой усиливается, становится белее глухим, похожим на нечленораздельный крик.) Слышишь, мама?
МАТЬ. Это Леаль[2]. Должно быть, вода попала в конуру. Ему, наверно, холодно.
МАЛЬЧИК. Он плачет, мама. И это не от холода. Что он там увидел?!
МАТЬ. Перестань, Луисито! Что он может там увидеть? Темно, хоть глаз выколи. Не видно ни зги.
МАЛЬЧИК. Он, наверно, увидел, что-то плохое.
МАТЬ. Ничего плохого, Луисито. Стыдно бояться, ты ведь уже большой!
МАЛЬЧИК. Он может чуять смерть, мама!
МАТЬ. Господи ты Боже мой! Сынок, не говори глупостей!
ДЕВОЧКА. Это правда, мама. Так дедушка сказал.
ДЕД. Я? Я ничего не говорил!
МАЛЬЧИК. Нет, дедушка, говорил. Когда умерла моя сестричка, Леаль тогда, как и сегодня, тоже плакал. (Вой собаки.) Слышишь, дедушка? Слышишь? Все точно так же, как и той ночью! И ты сказал, что пес учуял смерть.
ДЕВОЧКА. Смерть рядом. Где же папа?
МАТЬ (обеспокоенно). Успокойся, доченька, успокойся!
МАЛЬЧИК. Дедушка, закрой дверь.
ДЕД. Какой же ты глупый, ей-богу! Дверь закрыта!
МАЛЬЧИК. Закрой ее плотнее, дедушка. Закрой плотнее, чтобы смерть не вошла! Подопри ее табуреткой!
ДЕД. Что я слышу, Луисито? Ты же умный мальчик. Разве ты не видишь, что дверь закрыта?
ДЕВОЧКА. Прикрой ее получше, дедушка, получше. Подопри табуреткой! (Вой собаки усиливается.) Слышишь, дедушка, слышишь? Смерть приближается! Она ходит вокруг дома! Закрой дверь, дедушка!
МАТЬ. Закрой дверь, папа.
ДЕД. И ты туда же! Но разве ты не видишь, что она закрыта?!
МАТЬ. Не важно. Подопри ее табуреткой! (Вспышка молнии. Девочка вздрагивает.) Святая Варвара, ну и ночь! Папа, подопри дверь.
ДЕД (с трудом подымаясь). С ума все посходили! Дверь закрыта!
МАЛЬЧИК. Надо плотнее ее закрыть, дедушка.
ДЕД (подпирает дверь табуреткой). Вот так. Теперь не будет страшно.
Вой собаки все сильнее. Порой он напоминает стон измученного пытками человека.
МАТЬ. Пес воет все громче. Что за беда нас поджидает?
МАЛЬЧИК. Смерть, мама, смерть! Как и той ночью!
ДЕВОЧКА. Смерть дерется с Леалем. Как он плачет, мама, как плачет! Как мне страшно! А вдруг я умру, как и моя сестричка?
МАТЬ (надрывным от тревоги голосом, в слезах). Нет, доченька, нет… нет… Успокойся! Тебе не страшно. Разве твоя мама не рядом с тобой?
ДЕВОЧКА. Ты была рядом и с моей сестричкой, когда смерть забрала ее, мама. Не знаю, может, и я должна умереть!.. Если бы Леаль замолчал!
1
Алехо Карпентъеру. — С Карпентьером Энрике Серпа познакомился в молодости. И Серпа, и Карпентьер входили в литературную группу, существовавшую на Кубе в 1923 — 1929 годах, — так называемую группу меньшинства.