— Что, я сказал что-то смешное? — обеспокоился Зяблицкий, шныряя по сторонам крапленным взглядом.
— Да уж смешнее трудно придумать, — продолжал я смеяться.
— Не понял? — ещё больше забеспокоился мой бывший клиент.
Я оборвал смех и посмотрев на него тучным взглядом, раздраженно сказал:
— Не надо, господин Соврамши, принимать нас за валетов и вешать лпшу на уши. Ваш левый глаз этого не позволит.
— Ах, это, — окончательно сконфузился Зяблицкий и густо покраснел. — Извините.
— Наши привычки, Гена, что родимые пятна — от тех и других трудно избавиться. Или я не прав?
— Вы возможно конечно, Дмитрий Константинович, — залопотал Тушканчик. — Но только, извините, я дейстьвительно не того. Честное слово!
Я видел, что он сильно напуган. Так напуган, что ни при каком раскладе не скажет нам правды. Он, вероятно, считает, что только стоит ему её сказать, как его тут же постигнет участь хозяина.
— А как они выглядели?
— Кто? — уставился он на меня совершенно тупым взглядом.
— Слушай, Тушканчик, не коси по идиота! — начал я заводиться. — Гости Бублика? Как они выглядели?
— Обыкновенно выглядели. Да я и видел-то их мельком. Можно даже сказать — совсем не видел.
— Бублик ушел вместе с ними?
— Да.
— Нинку Кривоносову он забрал?
— Кого, простите?… Ах, вы имеете в виду Шахову. Да. Так точно. Федор Степанович просил подготовить лучших наших девочек, но взял лишь Шахову. Видно, его гости от услуг наших девочек отказались. Вероятно, по идейным соображениям, — попробовал пошутить Зяблицкий, чтобы хоть как-то снять тезавшее его рнапряжение, и захихикал. Но получился полный конфуз. Издаваемые им звуки скорее походили на жалобное мяуканье котенка, потерявшего титьку мамы кошки, чем на человеческий смех.
— Ты их провожал до машин?
— Кого?
— Папу Римского, идиот?! — взорвался я уже не в силах сдерживать эмоции.
Тухканчик вздрогнул, сжался весь, будто боялся, что я не выдержу и врежу ему промеж глаз.
— Ах, вы имеете в виду… Нет, не имел чести… Как-то так получилось… Занят был. — А левых глаз его куда-то вообще к хренам закатился. Вместо него на меня смотрело белое глазное яблоко все в красноватых отвратительных прожилках.
И я понял, что ловить нам тут больше нечего. Этот козел уже провел определенную работу со своим личным составом.
Пить мне с ним сразу расхотелось. Как я понял, Дронову — тоже. Мы, будто по команде, встали и вышли из кабинета. Пусть этот косой сукин сын подавиться своими деликатесами.
Глава седьмая: Командировка.
В девять утра следующего дня Калюжный был уже на Электродном заводе, В заводоуправлении в кабинете начальника техотдела за столом сидела миловидная шатенка лет тридцати пяти. Она строго и вопросительно взглянула на вошедшего.
— Здравствуйте! Я из транспортной прокуратуры. — Эдуард Васильевич достал служебное удостоверение, протянул женщине. — Вот, пожалуйста.
— Здравствуйте! — В её голосе прозвучало удивление, недоумение и настороженность одновременно. Что и говорить, появление работника прокуратуры никогда не вызывает положительных эмоций. Что верно, то верно.
Она взяла удостоверение, внимательно ознакомилась, даже сличила фотографию с оригиналом. Лишь после этого приветливо улыбнулась и, возвращая удостоверение, сказала:
— Очень приятно! А я начальник технического отдела завода Вершинина Любовь Ивановна, Чем обязана вниманию столь солидного учреждения? Что-то случилось?
— Я, Любовь Ивановна, по поводу смерти вашего предшественника Устинова Геннадия Федоровича.
— Ах. это. — Лицо Вершининой сразу замкнулось, стало строгим и официальным. — А отчего вас заинтересовала его смерть? Ведь несчастный случай с Устиновым, насколько мне помниться, произошел ещё ноябре прошлого года?
— В конце октября, — уточнил Эдуард Васильевич.
— Да-да, в конце октября. Правильно. Так отчего он вас только сейчас заинтересовал? Есть какие-то сомнения?
— Сомнения есть всегда, — ответил Калюжный уклончиво. — Его жена убеждена, что Устинова убили.
— Убили?! — очень ненатурально удивилась Вершинина и также ненатурально рассмеялась. — Ну, знаете ли! Впрочем, от этой весьма экзальтированной особы все можно ожидать.
— Вы с ней знакомы?
— Еще бы не знакома. Она после смерти мужа такую развила тут бурную деятельность, «раскрыла» целый международный заговор, — Вершинина вновь театрально рассмеялась.
— Вы её не любите, — равнодушно проговорил Калюжный, как окончательно для себя решенное.
— А за что её любить? — Лицо Любови Ивановны пошло красными пятнами. — Этой психопатке лечиться надо. А вы жалобы её проверяете.
— Почему вы решили, что я проверяю её жалобу?
— Для чего же вы в таком случае на заводе? — вопросом ответила Вершинина.
«В чем, в чем, а в отсутсвии логики её трудно обвинить. Что верно, то верно», — вынужден был согласиться Эдуард Васильевич.
— Скажите, Любовь Ивановна, каким человеком был Устинов?
— Под стать своей супруги, — тут же выдала Вершинина.
— В каком смысле?
— В самом прямом.
По её реакции Калюжный понял, что прежде Устинов с Вершининой не ладили. Очень даже не ладили.
— Может быть объясните?
— А что тут объяснять. Знаете, Эдуард Васильевич, есть люди, которые сами не живут по человечески, и другим жизнь отравляют. Устинов из таких. Такой зануда, что не приведи Господи.
— И в чем же выражалось его занудство?
— Шизофреник. То же, как и его супруга. «Заговоры» разоблачал. Организовал целую кампанию по «спасению завода». Ха-ха! — Глаза Вершининой мстительно сузились. — Вот и навыступался.
— Вы что имеете в виду?
Любовь Ивановна поняла, что сказала лишнее. Побледнела. Глаза выразили испуг.
— Да нет, это я так… Не обращайте внимания, — пробормотала в замешательстве.
И наблдая за её реакцией, Калюжный подумал с тоской:
«А может быть права Устинова — смерть её мужа вовсе не несчастный случай, далеко не несчастный случай? Только этого мне не хватало, как вляпаться в инсценированное убийство».
— Любовь Ивановна, а кем вы работали при Устинове?
Лицо Вершининой вновь стало строгим и официальным. Глаза недобро сверкнули.
— А при чем тут это? — спросила она с вызовом.
«Муж её у неё точно под каблуком. Очень даже под каблуком», — подумал Калюженый. Вершинина вызывала у него резкую антипатию, хотелось встать и уйти. Ему стоило немалых усилий побороть это желание.