— Любовь Сергеевна, если вы конечно не против, мы смогли бы продолжить нашу содержательную беседу у вас в доме, — сказал я.
— Ах, извините! — воскликнула хозяйка и зарделась словно красна девица. — Да-да, проходите, пожалуйста.
И я оказался в просторном холле, а из него вслед за хозяйкой прошествовал во вместительную залу, где предусмотрительной хозяйкой уже был накрыт стол на две персоны, в центре которого среди всевозможных закусок красовалась бутылка шампанского в серебряном ведерке со льдом. К сожалению, она ждала не меня, а Рому Шилова.
Перехватив мой взгляд, Виноградова смутилась, пробормотала в замешательстве:
— А я как раз собиралась позавтракать.
— Сожалею, что порушил вам режим.
— Может быть желаете? — она кивнула на стол, очевидно решив, что на безрыбье и рак — рыба.
— Разве-что чашечку кофе, — сказал я нерешительно.
И в считанные мгновения чашка с дымящимся кофе уже была в моих руках. «Мулинекс» гостеприимной хозяйки давно стоял на подогреве и дожидался своего часа. Выпив кофе и поблагодарив Виноградову, я раскрыл дипломат, извлек из него бланк протокола допроса свидетеля и принялся заполнять титульный его лист. Когда дошел до параграфа: место работы, то услышал беспечное:
— Не работаю.
— Так нигде и не работаете?
— А вы считаете, что я должна непременно где-то работать? — с вызовом спросила она.
По своей глупости я порушил тот хрупкий, едва возникший контакт между нами, а без него полноценного допроса не получится. Нужно было спасать положение.
— Ну что вы, Любовь Сергеевна, я вовсе этого не считаю, — одарил я её одной из своих самых приятных улыбок. — Впрочем, вы могли бы стать украшением любого салона, к примеру, высокой моды или современного искусства. Вы бы, на мой взгляд, очень эффектно смотрелись на фоне полотен дядюшки Пикассо или Малевича, в особенности его черного квадрата.
Ее ресницы широко распахнулись, а в зеленых глазах вспыхнул жгучий интерес к моей скромной персоне.
— Вы так думаете? — кокетливо проговорила она и состроила мне глазки. В чем, в чем, а в этом она была профессионалом. Потому-то и имеет такой коттедж и все прочее.
— Уверен. И все же, простите великодушно за мое любопытство, но каким образом вы все это содержите?
— Мой бывший муж после нашего развода дал указание своему банку ежемесячно перечислять мне определенную сумму.
— Значит, вы рантье?
— Какой еще… Я — женщина! — Виноградова гордо вскинула свой округлый подбородок.
— Я это заметил сразу, как вас увидел. А рантье — это человек, который получает постоянную ренту.
— Ну, вам виднее, — сказала она.
Когда титульный лист был наконец-то заполнен, я приступил, собственно, к самому допросу, спросил:
— Любовь Сергеевна, вы хорошо были знакомы с вашим соседом Степаненко?
— Не так. чтобы… Встречались иногда, здоровались. Мне он всегда казался солидным, порядочным и приятным во всех отношениях мужчиной. А правду говорят, что он был чуть ли не главарем преступной группировки?
— Правду, Любовь Сергеевна. Истинную правду, — подтвердил я. — А ещё он был вором рецидивистом и отсидел в местах лишения свободы без малого двадцать лет.
— Что вы говорите! Ужас какой-то! — Глаза хозяйки стали не только наивными, но и испуганными, лицо выразило целую гамму чувств, главным из которых было все же кокетство хорошенькой женщины, и уж потом — все осталные. — А с виду такой… Ни за что не подумаешь.
— Вы со Степаненко в последние дни перед его смертью разговаривали?
— Да, конечно. Мы часто втречались по вечерам. Его Джек с моим Ромой были большими друзьями.
— С кем? — Я посчитал, что ослышался.
— С Ромой. Это моего добермана так зовут, — пояснила она. — Он такой у меня умница, такой душка.
Это называется — нарошно не придумаешь. Точно. Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
— А у Степаненко тоже была собака?
— Да. Шнауцер.
— И где же он?
— Дня за два до того, как… Умер. Чем-то отравился. Они, собаки, как дети, чуть не досмотрел и… А Джек, к тому же, был молодым и очень импульсивным. Потому и…
У Виноградовой была странная манера не договаривать фразы.
— И как реагировал Степаненко на смерть своего друга?
— Был очень опечален. Переживал.
— А не высказывал он предположения, что Джека мог кто-то отравить?
— Нет, а при чем тут… — Но вот смысл моих слов кажется наконец дошел до её головки и произвел в ней сущий переполох. Ее глазки округлились от изумления и забыв про роль этакой очаровашки, светской обольстительницы, она совсем по-бабьи всплеснула руками и воскликнула так, будто хотела поведать мне мировую сенсацию: — А ведь очень может… В свете последних… Какой ужас! А мне даже ни к чему. Это они его, чтобы не мешал. Да?
— Это всего-навсего одна из версий, Любовь Сергеевна.
— Да-да, я понимаю. Теперь я уверена, что так все и было. Какие изверги! Даже бедную собачку не пожалели. А он. Джек, был таким наивным, таким доверчивым. Вообще-то шнауцеры не очень контактны, самолюбивы. Но Джек был не таким. Господи! Что делается! Даже собачки страдают от этого беспредела!
— А в тот вечер вы со Степаненко разговаривали?
— Да не то чтобы… Так, обменялись парой фраз.
— О чем же?
— Федор Степанович поздоровался со мной и сказал, что я слишком поздно гуляю. Я ответила, что Рома никак не хочет идти домой. Он сказал: «Балуете вы его, Любовь Сергеевна». Вот и весь разговор. Затем он со своими спутниками прошел к себе в коттедж.
— Сколько было времени?
— Что-то в районе двенадцати. Я на часы на смотрела.
— А сколько было его гостей?
— Четверо. Трое мужчин и одна женщина… Да, чуть было не забыла. Был ещё телохранитель Степаненко, кажется его Сергеем зовут.
— Вы кого-нибудь из гостей прежде видели?
— Женщину. Она раза три приезжала вместе с Федором Степановичем.
— А из мужчин?
— Никого. Хотя лицо одного из них… Но никак не могла вспомнить, где видела.
— Вы хорошо их разглядели?
— Да, достаточно хорошо. У ворот Степаненко два ярких светильника. Так что…
— Сможете их описать?