Эдуард Васильевич представил, как если бы эта кассета была показана по телевидению. Это бы произвело эффект разорвавшейся бомбы. Ради сохранения тайны этой встречи олигархи и нынешняя власть ни перед чем не остановятся. Это точно. И Калюжному стало по настоящему страшно. Как же его угораздило в такое? Еще как угораздило. Ведь он всю жизнь старался избегать подобных ситуаций. С начальством никогда не конфликтовал, так как прекрасно понимал чем это может для него обернуться. Он вообще ни с кем не конфликтовал, даже с соседями. Старался со всеми поддерживать нормальные отношения. Они сами по себе, а он сам по себе. Даже с Ириной старался не ссориться. Нет, случались конечно между ними размолвки, но их виновницей всегда была жена. Прежде никогда не поддерживал разговоров о руководстве страны. Да и сейчас не поддерживает. Что толку в этих разговоров. Они походили на досужие сплетни. Очень даже походили. От них те, что наверху, не станут не лучше, не хуже. Старался не слушать политических анекдотов. И вовсе не потому, что боялся чего-то там. Нет. Просто, зубаскалить над видными людьми было сродни подглядыванию в замочную скважину — занятием весьма и весьма недостойным. Потому-то Калюжный никогда не попадал в патовые ситуации. Никогда. И вот… Почему это произошло именно с ним? Сейчас он клял себя последними словами, что взял у Людмилы Гладких эту злосчастную кассету. Но кто же знал, что в ней такое, верно? Во всем виновата эта настырная Устинова. Если бы не она, ничего бы не было. Как же он сейчас её ненавидел. Очень даже ненавидел. Он даже не предполагал, что может так ненавидеть. Что же делать? Теперь он был уверен, что та троица в электричке за ним следила. Да, но почему? Неужели Людмила кому сказала, что отдала ему кассету? Нет, глупости это. Не такая она дура, чтобы не понимать что к чему. Скорее, кому-то не понравилось, что он заинтересовался несчастным случаем с Устиновым. Да, именно в этом причина.
Что же теперь делать? С кассетой этой и вообще? Может быть выбросить её и дело с концом? Не было мол и нет никакой кассеты? Нет, это не выход. Людмила Гладких ведь не просто ему эту кассету. Она будет ждать результатов. А не дождавшись… Дурак! Какой же он дурак! Оформил передачу этой кассеты протоколом добровольной выдачи. А копия этого протокола у Людмилы. Не дождавшись результатов, она непременно эту копию кому надо предъявит. А то и расскажет о кассете Устиновой. Нет, только не это. А что если станет об всем этом известно тем, кто стоит за убийством Устинова? От этой мысли Калюжному совсем стало плохо. Ведь они обязательно потребуют у него эту кассету. Что же делать? Есть ли выход из этой тупиковой ситуации? Дернуло же его вновь поехать на этой завод!
В эту ночь Эдуард Васильевич не сомкнул глаз. Чего он только не передумал. В конце-концов решил показать видеокассету Татьяничевой. Пусть она решает, что с ней делать.
Прежде Калюжный никогда не видел Татьяничеву растерянной, а уж тем более плачущей. Никогда. А теперь, после просмотра ею записи видеокассеты, во все глаза смотрел на свою начальницу и не узнавал её. Лицо её было красным и несчастным, глаза испуганными, а по щекам катились самые натуральные слезы. Но ничего этого она, казалось, не замечала — настолько была потрясена увиденным и услышанным. После довольно продолжительной паузы, сказала чуть слышно:
— Как же тебя угораздило в такое вляпаться? Ты ведь всегда был у нас таким осторожным,
— Так получилось, — развел руками Калюжный.
— «Так получилось»! — раздраженно проговорила Маргарита Львовна, приходя в себя, и так посмотрела на Эдуарда Васильевича, будто он был виновен в том, что только-что происходило на экране. — Ты лучше скажи, что нам со всем этим теперь делать?
— Вот, пришел посоветоваться.
От этих слов Калюжного кровь отхлынула от лица Татьяничевой, оно настолько побледнело, что стала заметна у правого виска синяя пульсирующая жилка.
— Посоветоваться он, видите ли, пришел! — ненавидяще проговорила Маргарита Львовна, — Скажи лучше, что не хочешь сам подставляться, а потому решил подставить меня. Угадала?
— Ну, зачем же вы так, — растерянно проговорил Калюжный, сознавая правоту слов Татьяничевой. Именно это и было побудительным, так сказать, мотивом. Слишком велико бремя отвественности, чтобы нести его одному. Очень даже велико.
— А-а! — пренебрежительно махнула на Эдуарда Васильевича заместитель прокурора. — Ты лучше скажи, что нам со всем этим делать? — Татьяничева указала на экран светящегося телевизора.
— Я сегодня всю ночь над этим думал.
— Ну и?
— А что тут придумаешь, — вздохнул Калюжный. — Что делать — ума не приложу.
— Мыслитель! — презрительно фыркнула Маргарита Львовна. — Ты хоть осознаешь, что этим ты подставил не только себя, но всех нас?
— Откуда же я знал, что там такое? Думал — запись прольет свет на убийство Устинова.
— Моли Бога, чтобы об этой кассете не узнали эти вот, — она вновь указала пальцем на телевизор. — А то от всех нас мокрого места не останется.
— Я понимаю, — кивнул Калюжный. — Не должны.
— Так ты считаешь, что Устинова убили именно из-за этой кассеты?
— Уверен.
— И что же ты намерен делать?
— Как скажите.
— Ишь ты! — нехорошо усмехнулась заместитель прокурора. — Хочешь спрятаться за спиной начальства?
Калюжный промолчал, так как понимал, что любой его ответ будет продиктован не в его пользу.
Татьяничева достала кассету из видеомагнитофона, повертела в руках, сказала решительно:
— Пойду, озадачу шефа. Пусть сам решает, что с ней, этой кассетой, делать.
Она вызвала Калюжного к себе уже в конце дня. С брезгливой миной придвинула ему лежавшую на столе кассету.
— Забирай.
Эдуард Васильевич взял со стола кассету, сунул её в карман. Спросил:
— И что же решили?
— Самое лучшее для всех нас — прочно забыть о том, что видели и слышали.
— Да, но что мне делать с кассетой?
— Положи пока в самый дальний угол сейфа. Надо выждать время. Потом решим, что с ней делать.
— А как быть с жалобой Устиновой?