Не хочется и продолжать. Никаких драгоценностей у меня нет. Но у меня есть личные письма, наброски неотправленных писем, черновики… Все это можно изъять и приобщить к делу.
Что же касается автобуса, то он действительно может либо остановиться, либо нарочно пройти по другому маршруту, минуя дом. Эти автобусы так быстро мчатся. За дорогой уследить трудно. Пассажиры в автобусе — треть, а то и добрая половина — в темных очках. Водитель, разумеется, тоже. Я наблюдала: без темных очков я еще ни одного водителя не видела! Конечно, может быть, это все чепуха, но если автобус ни с того ни с сего набирает скорость, когда, подъезжая к остановке, ему, напротив, следует ее уменьшить, то это, согласитесь, не совсем понятно. Для чего ему разгоняться, приближаясь к дому? Может быть, для того, чтобы проехать нужную остановку?
На днях мы с мужем возвращались из города. Мы с ним шли по оживленной городской улице к нашему автобусу. Но вот муж остановился на углу, медленно и внимательно огляделся по сторонам, а затем купил в киоске семечки. Для чего? Ведь он их обычно не покупает. Было такое впечатление, что это своего рода условный знак: мол, у меня в руках будет кулек с семечками. У него, то есть у человека, который едет со мной, везет меня — у моего мужа! Правда, я борюсь с этой мыслью, борюсь, отталкиваю ее всячески: трудно мне это сердцем принять… В автобусе муж принялся грызть семечки, то и дело оглядываясь. А он, повторяю, никогда их не покупает… И меня охватил страх, что меня не домой везут, что автобус — не наш, а заказной какой-то, что он по другому маршруту поедет.
И в самом деле, я не узнавала привычной дороги, за окном мчались какие-то кусты, и автобус мчался быстрее, чем обычно. Руки у меня вспотели, сердце билось медленно, гулко.
— Если мы приедем домой, — сказала я мужу, — обещаю тебе, что больше не буду бояться. Ведь мы едем — домой?
— Домой, домой… — Он все так же грыз семечки. А автобус все набирал скорость. И все быстрее летели какие-то придорожные кусты…
Да и сам автобус был не тот, что обычно. Зачем я согласилась сесть в него, зачем? Один предыдущий, тоже подозрительный, мы пропустили. А этот был — с двойным номером! Да, я еще в городе заметила: сбоку у него был прицеплен один номер, а наверху, над ветровым стеклом — другой. И никогда еще ни один автобус так не разгонялся. Вроде и светофоров для него нет. Зеленая улица ему, заказному…
— Послушай, — просила я мужа, — обещаю тебе… Я не буду больше бояться. Только бы мы приехали домой!
Но вот откуда-то вынырнул знакомый поворот, знакомый мост. Значит, и ему — этому автобусу, ехавшему по другому маршруту, все-таки пришлось не миновать наш мост. Вот тут-то и выскочить. Тут совсем недалеко до нашего дома. Две остановки пешком. И я выскочила на остановке, расталкивая пассажиров в темных очках.
— Куда, куда? Что случилось? — неслось мне вслед. Сердце у меня екнуло: задержать хотят! Но я выскочила, выскочила-таки из автобуса, в последнюю секунду…
Муж поджидал меня около дома. Он был рассержен. А я жалась к нему ласково и виновато. Сердце у меня все еще колотилось. Я и верила мужу, что ехали мы домой, и — и не верила. Слишком уж он быстро летел, этот автобус. С двойным номером. И если бы я не выскочила в последнюю минуту, то, как знать, где бы я была сейчас?
Вы ведь понимаете: так быстро обычные автобусы не ездят. Просто количество народу на остановках не позволяет. А этот автобус — брал не всех. Да… не всех, а своих… Сопровождающих. Какое чудо, что я все-таки выскочила и они не погнались за мной. Они не хотели поднимать шум на улице, среди бела дня.
— Ну, вот мы и дома… — виновато улыбалась я мужу. — Дома!..
Человек с маленькой собачкой! Гражданин пенсионер! Психологи, живущие наверху над нами! Соседка и сын соседки! Опомнитесь… Да для чего вам все это надо? Только для того, чтобы идти за мной по пятам, когда я возвращаюсь из магазина, только для того, чтобы красться за мной между домами, вы пустились в такой дальний путь, оставили свою прошлую жизнь? Да разумно ли это? Ведь и вам было кого и что оставлять в той, прошлой жизни… Я бы понимала вас, если бы вы приехали сюда ради каких-то своих будущих надежд (каких — безразлично), а не ради мелкой, дотошной слежки. Вот и в газетах пишут: люди едут сюда, чтобы строить государство Израиль (да, да, Израиль!), чтобы быть свободными на своей земле, а не для того, чтобы кого-то изолировать… А вы? Вы только изменили место жительства (а лучше сказать — место своего проживания), но не себя… Кстати, каждый из вас (каждый!) в темных очках. Кроме человека с собачкой. Его белокурые волосы приглажены, а маленькие голубоватые глазки всегда прищурены — точно так же, как там, когда он шел между роялем и рядами. А вот гражданин пенсионер (это уму непостижимо) всякий раз при виде меня достает из кармана и надевает свои темные очки. Он выпячивает грудь, шаг у него чеканный. А сын соседки? Он никогда не расстается с темными очками. «У вас очки больше лица», — невесело пошутила я. А психологи? Они все в темных очках. Самые черные, непроницаемые носит тощий сын психологов (тоже психолог). Иногда, топоча мимо нашей двери к себе наверх, он с напором напевает: