Казалось, голос замирает и отдаляется, а на самом деле это обессилевший Лоури опустил лицо на мягкую подушку воды, в то время как его онемевшие руки продолжали сжимать деревяшку.
Глава 4
Ничего определенного — лишь впечатление чего-то темного и округлого, двигавшегося рядом с ним. Он резко повернулся, желая разглядеть этот предмет, но ничего не увидел.
— Ну, давайте-ка. Все будет хорошо. Крепкий сон в тюрьме пойдет вам на пользу. Никогда не понимал, зачем люди напиваются… Ба, да это же профессор Лоури!
Слова донеслись словно сквозь сон; ощущение прикасавшихся к нему рук, наконец, достигло его сознания. Он послушно — с чужой помощью — поднялся с мокрого тротуара, чувствуя, что покрыт синяками и ссадинами.
На улице шел дождь; в свете фонарей капли его казались серебристыми; ночной воздух полнился свежим, замечательным ароматом распускавшейся зелени и возрождавшейся земли.
Его поддерживал старый Билли Уоткинс в темном плаще, с которого текла вода. Когда Лоури еще под стол пешком ходил, старый Билли Уоткинс был молодым констеблем. Однажды он арестовал Лоури за то, что тот катался на велосипеде по тротуару, а потом еще раз, когда поступила жалоба, что Лоури разбил окно; этот-то Билли Уоткинс с нескрываемым почтением, если не с подобострастием, поддерживал сейчас Джима Лоури, профессора "Атуорти". Его белые усы обвисли от дождя, зато с них наконец смыло табачную копоть.
— Интересно, — произнес Лоури, еле ворочая языком, — сколько времени я здесь пролежал?
— По моим подсчетам минут пять, может, шесть. Я как раз проходил здесь, дошел до Чэпел-стрит и тут сообразил, что собирался позвонить из телефона-автомата; вернулся и вижу, вы лежите на тротуаре.
— Который час?
— Наверно, около четырех. Вот-вот рассвет. У вас что, жена заболела? Я видел свет в окнах.
— Нет. Нет, Билли, скорее всего заболел я. Я пошел прогуляться…
— Видимо, не могли уснуть. Я, например, убедился: самое лучшее снотворное — добрый стакан горячего молока.
Вы себя нормально чувствуете?
— Да. Да, кажется, сейчас нормально.
— Вы, вероятно, споткнулись и упали. У вас на лице ссадина, и, похоже, вы потеряли шляпу.
— Да… да, похоже, я потерял шляпу. Я, вероятно, споткнулся. Что это за улица?
— Та, где вы живете. Вон ваш дом, до него не больше тридцати футов. Пойдемте-ка, я помогу вам подняться по ступенькам. Я слыхал, вы подцепили какую-то тропическую заразу. Правда, горничная миссис Чалмерс говорит, что ничего страшного. И что тебя тянет в эти страны, где полно язычников, Джимми, то есть я хотел сказать, профессор Лоури.
— Ну просто это интересно.
— Да, наверно, дело в этом. Вот и мой дед так. Бывало, всю ночь сражается с индейцами, а днем строит железные дороги. Ну, мы пришли. Хотите, я позвоню или…
— Нет, дверь открыта.
— Ваша хозяйка запирала ее, пока вас не было, я и подумал, может, и сейчас заперла. Что-то ты бледный, Джи… профессор. Вы уверены, что не надо вызвать доктора Чалмерса?
— Нет, со мной все в порядке.
— Но вид-то у вас неважный. Ну да вам лучше знать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Билли.
Затаив дыхание, он наблюдал как Билли Уоткинс, ковыляя, спускается с крыльца. Но дорожка была как дорожка — старый Билли дошел до тротуара, обернулся, помахал на прощание рукой и пошел прочь под дождем.
Лоури открыл дверь и вошел. Когда он снимал пальто, на пол натекла лужица.
— Это ты, Джим?
— Да, Мэри.
Она перегнулась через перила, затем, запахнув халат, сбежала вниз.
— Я чуть с ума не сошла. Я уже собиралась позвонить Томми и попросить его, чтобы он пошел тебя искать… Да ты насквозь промок! И на лице ссадина! А что у тебя на руке?
Лоури взглянул на руку, там тоже был синяк и след, как будто его ущипнули. Он содрогнулся.
— Наверно упал.
— Но где? От тебя пахнет тиной.
Его начало знобить, и она — само участие, — бросив на пол пальто и напрочь позабыв о ковре, повела его наверх по лестнице. В старом доме было холодно, а в его комнате — особенно. Раздев мужа, она помогла ему улечься под одеяло и вытерла полотенцем лицо и волосы.
Он чувствовал вкус соленой воды на губах, а в голове вертелась фраза: "Самый низ наверху, конечно!"
— Не надо было мне пускать тебя на улицу.
— Бедная моя Мэри, я заставил тебя волноваться.
— Да это-то ладно. Теперь ты наверняка сляжешь. Почему ты не вернулся сразу, как пошел дождь?
— Мэри.
— Да, Джим?
— Я люблю тебя. Она поцеловала его.
— Ты же знаешь, я бы никогда нарочно не причинил тебе боль, Мэри.
— Конечно, Джим.
— Ты такая добрая, верная и красивая, Мэри.
— Тш. Спать.
Он закрыл глаза, она нежно положила руку ему на лоб. Вскоре он уснул.
Он проснулся с ощущением того, что творится неладное, словно некое существо, находившееся рядом, сейчас сделает с ним что-то нехорошее. Он оглядел комнату, но ничего такого не увидел: ласковые лучи солнца освещали ковер и часть стены, за окном разговаривали прохожие, неподалеку кто-то нетерпеливо сигналил из машины.
Было воскресенье, и ему следовало пойти в церковь. Сбросив одеяло, он встал с постели. Его одежда висела на стуле, однако костюм, который он надевал накануне, был весь заляпан грязью и нуждался в чистке.
— Мэри!
Спит, наверно. Он натянул халат и подошел к двери ее комнаты. Она лежала, выпростав руки из-под одеяла, рот полуоткрыт, волосы сияющим облаком обрамляют прелестное лицо. Она заворочалась и открыла глаза.