– Плохо мне…
– Ну успокойся, где ты? Я сейчас буду.
– На площади Ногина, у Плевны…
– Где?! Вот черт, у меня и встреча там… Ну не плачь. Успокойся же ты, я сейчас приеду!
Абдулла появился через 15 минут, а Ксения сидела на ступеньках памятника героям Плевны с опухшими красными глазами и курила, делая глубокие затяжки.
– Ты похожа на вулкан, перед началом извержения, – сказал Абдулла, когда увидел ее. – Ну что случилось? Вся зареванная…
– Не знаю. Извини меня, пожалуйста, мне страшно. Это все не проходит, с той ночи, на старой квартире, на Бронных…
– Абдулла присел рядом.
– А Васька в Баку укатил писать о митингах?
Ксения кивнула:
– В среду должен вернуться. А я не могу оставаться там одна. Извини меня, пожалуйста.
– Во-первых, перестань без конца извиняться. Во-вторых, ты и не должна оставаться там одна. Переезжай к родителям. Хочешь, поживи пока у нас, Светка только рада будет.
– Да нет, спасибо, – Ксения смотрела на Абдуллу благодарными заплаканными глазами, – я к родителям. – Она показала на сумку. – Послушай, Абдулла, что со мной происходит? Что со мной случилось, а, Абдулла?
Абдулла обнял Ксению, а она уткнулась ему носом в плечо, и Абдулла вдруг подумал, что если б тогда, в парке Горького, семь лет назад, все сложилось по-другому, он был бы сейчас самым счастливым человеком. Он любил бы ее всю жизнь и никогда не оставлял одну. Ну как можно было бросить ее в таком состоянии даже из-за очень важных дел? Эх, Васька, Васька.
А еще он подумал, что не бывает никаких «если», и ничего такого не бывает, а есть только то, что есть. И есть мир, в котором все мы бесконечно одиноки, были и будем, кроме, может быть, первых лет жизни. И если кому-то в минуты наибольшей близости удается пробиться сквозь чье-то одиночество, то все равно не удастся пробиться сквозь одиночество свое собственное. Поэтому не бывает ничего такого, что позволило бы случиться и продолжаться счастью. И наверное, такая жестокость бытия заставляет думать, что в мире есть вещи поважнее счастья. Хотя, может, и нет ни черта! И все напрочь лишено смысла. А смысл мы сами придумываем в том порядке вещей, который мы так неудачно выстраиваем. И поэтому я сейчас обнимаю женщину, которую, оказывается, до сих пор люблю. И все это так нелепо. И единственное, что я могу для нее сделать, – это попытаться ее утешить.
Но ничего такого, он, конечно, говорить не стал. Он только обнял ее крепче, пригладил ее волосы и некоторое время смотрел куда-то перед собой, в пустоту, а потом сказал:
– К сожалению, я все точно угадал. Господи, как же точно. Тебе нельзя было находиться там. И ведь я же предупреждал. Извини, что я опять заговорю о Прокопыче, но он завернут на таких вещах, и когда это случилось с его друзьями, – а начиналось все точно так же, как и у вас, и звонки, а потом кошмары и ощущение чьего-то постоянного присутствия, – так вот, когда с ними это случилось, Прокопыч решил покопать эту историю. Конечно, по своей линии – такой метафизический детектив. И вот, Ксюха, выяснились любопытные вещи. В этом доме, и именно в вашей квартире, больше пятидесяти лет назад, еще перед войной, произошло убийство. Страшное кровавое убийство. Случилось это в середине лета, в такое же время, как и сейчас. Садистским, диким способом – ударом топора по голове. Было очень много крови…
У Ксении вдруг бешено начало биться сердце, и снова зашумело в голове, и она, прижавшись крепче к Абдулле, тихо спросила:
– А кто был тот несчастный?..
Абдулла посмотрел на Ксению, убрал прядь пшеничных волос с ее лба, улыбнулся и сказал:
– Ну что ты вдруг так побледнела? Успокойся, это произошло давно. Я же говорю – еще до войны. Убита была женщина – известная актриса. Она была красавица, и была женой человека, занимавшего высокий пост – наркома или кого-то в этом духе. В начале тридцатых, когда уже началась открытая заваруха, он отошел от дел и начал преподавать в одном из московских институтов. Но это не спасло от репрессий, и в 39‑ом он был арестован. Произошло это весной, а через два или три месяца была убита его жена. Говорили, что какими-то хулиганами, зверски, ночью. По крайней мере, в одной из центральных газет был некролог, писали, что советское искусство понесло большую утрату – убита выдающаяся актриса. И еще писали, что до этого врагами был оклеветан ее муж, известный ученый-обществовед. Но теперь советскими органами разоблачен контрреволюционный заговор и раскрыта фашистская организация, окопавшаяся в советском искусстве и науке. И самое интересное, что Старик Прокопыч случайно наткнулся на эту газету. И я эту газету видел… Так вот смотри: эти два события – арест мужа и гибель жены, разделяют, как я говорил, два-три месяца. Точная дата ареста мужа неизвестна, но убийство произошло в ночь с 19 на 20 июля. И вот, что самое невероятное, – именно на это время приходится наибольшая активность квартиры. Почему-то все начинается за неделю до Пасхи и заканчивается… Сегодня шестнадцатое? – Абдулла посмотрел на часы. – Заканчивается вот в этих числах. Возможно, это совпадение, и тогда мы не знаем ничего, а все наши построения просто лишены смысла. Однако Старик Прокопыч убежден, что ужас той кровавой ночи каким-то неведомым образом оставил след. Может быть, стены впитали его – ведь стены помнят тех, кто в них жил, а может быть, эти странные растения. Ведь взбрело же кому-то в голову без конца пересаживать лимоны. И возможно, одно из этих растений было невольным свидетелем того давнего преступления.