«Лодка» – это вообще мой первый рассказ. Его удостоил своей похвалы Юрий Маркович Нагибин, написав предисловие к моему первому сборнику рассказов и повестей. Как это, «старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил». Вот так, в коротком предисловии я уже похвастался два раза. Только этого мало. Надо еще больше, и лишь природная скромность не позволяет мне делать это чаще. А «Лодка» – в ней тоже нет прямого хоррора. Скорее опять страх ребенка, взрослеющего человека, открывшего для себя мир взрослых, куда так не терпелось побыстрее войти. В традиционных обществах – они еще завалялись кое-где, их еще называют дикими и благосклонно относятся как к малым детям, – эта проблема снималась серьезной работой, заканчивающейся обрядом инициации. В современных остается травма. Этот страх потом почти проходит, что и случилось с героем. Остается лишь чуть смутное, щемящее ощущение, что что-то не так, но как, ты не знаешь. С другой стороны, маменькиным сынкам не место среди летчиков и моряков. Мир может быть жестоким и несправедливым, полным ужаса. Мир может быть легким и беззаботным. Вопрос в том, что ты выбираешь. И где-то между этими полюсами находится точка, снимающая обе эти иллюзии. Точка, в которой ты по-прежнему – и всегда – свободен, счастлив и дик.
Р. Канушкин
Август, 2011
Страх
Увертюра
Кто назначил тебя нашим пастырем,
страх?!
Где тот мерзавец, научивший терпению?
Если это дары, то что делают
с подобными дарами?
Это горел огонь и рокотало море
и так пахло ее тело.
Верните мне юность моей возлюбленной.
Я не хочу более терпеть.
Не кромсайте нежность ее тела
и не называйте эту дрянь морщинами.
Тогда я, может быть, снова заговорю
нормальным языком.
Нас обобрали, все отняли и забросали
грязью с дороги.
А теперь возвращают прокуренное
чудовище с отвисшей грудью и
усталым задом.
И не кивайте головами – мол,
надо понимать – это время.
Я плевал на вашу мудрость.
Это не время – это с т р а х.
Где-то в вечной знойной Африке, на берегах, покрытых сочной оранжевой травой тягучей реки Лимпопо, путями, закрученными, как локоны твоих волос, бродило детство. Детство – это ветер, играющий, словно спичками, тяжелыми кронами кокосовых пальм. Ветер – хозяин этих джунглей. Питон замершим мгновением висит над рекой и человечьими глазами провожает проплывающие мимо бревна крокодилов. А невесомый слон с огромными ресницами, нежный, как не отпускающий утренний сон, трубит о приближении человека. И вот на берег выходят дикари, отважные и не знающие жалости. Отравленные дротики взметаются в их руках и сейчас поразят большого слона – и ты видишь, какие у него грустные глаза, – и питона, созерцающего вечность. И тогда подует ветер, единственный хозяин этих мест, и разбросает дротики в разные стороны, и им уже не достичь цели.
И когда ты уходил, ты все оставил таким.
И потом пришел страх.
Страх растекался, как лава с вулкана, и слой за слоем покрывал город. Его щупальца метастазами проникали в дома, спальни и даже в сомкнутые веки глаз. Когда это произошло, никто не понял. Просто однажды утром, выйдя за порог, ты вместо привычного ветра ощутил липкий кисель страха.
И тогда случилась эта история.
Пролог
Часы пробили два ночи, значит, и сегодня они тоже, скорее всего, не придут.
Она закрыла альбом с фотографиями, поправила на спине большой цветастый платок и поднялась с резного черного дерева кресла. Альбом можно оставить на видном месте, он им не нужен – там ее воспоминания. Театр! Любовь ее и жизнь ее!
Совсем девчонкой она впервые увидела в Малом игру Ермоловой. И, конечно, – это была Лауренсия, страстная испанка, зовущая на расправу с тираном. И, конечно, была овация, устроенная студентами. А потом отец отвозил ее в экипаже домой, но ее маленькое сердечко уже сделало выбор – театр и только театр!
Театр… Как причудливо может все обернуться.
Она достала из коробки длинную папиросу и закурила – с той весенней ночи бессонница стала постоянным спутником, и она к ней привыкла. Она привыкла вот так коротать время – полночи прислушиваться к звукам за окном, ждать шагов на лестнице, а потом – когда постучат в дверь, а вторую половину ночи, уже до утра, отдаваться воспоминаниям.