— Не знаю. Я еще с вами не спорил.
— Да не собираюсь я спорить. Я же сказал.
Мы остановились тем временем, не входя во двор.
— У вас дело ко мне?
— Дело.
— Тогда поднимемся к Полине Антоновне, — предложил я, не высказывая подлинного уже удивления, ибо не мог никак предположить, что за дело может нас свести.
Вадим резко тряхнул головой.
— Туда без толку… У старухи я был. Мне с вами надо.
Я развел руками.
Он поколебался, потом спросил резко:
— В пивную пойдете?
— Куда? В какую пивную?
— Здесь рядом. Подвальчик.
Я представил набитое разным народом помещение, полупьяный гвалт, захламленные столики и кислый, тошноватый запах, и поморщился.
— Увольте.
— Я так и знал. Коньячком сосуды расширяем?
— Бывает, и нитроглицерином.
— Ну, не скромничайте. На вид…
Я прервал.
— Вид обсуждать не будем.
— Ладно. Тогда на лавочку? На свежем воздухе.
Разумеется, все варианты общения с Вадимом меня привлекали мало, но на свежем воздухе было все‑таки лучше, чем в заведении, куда он меня приглашал.
— Хорошо, пойдемте.
До скамейки, той самой, что рядом с таксофоном, мы шли молча. Молча и сели. Я посмотрел вопросительно.
— Предоставляете слово?
— Слушаю.
Он почему‑то наклонился ко мне, хотя посторонних вокруг и не было. Я заметил, что волосы у него, несмотря на возраст, уже поредели и давно не мыты.
— Вы, конечно, знаете, кто я?
Я кивнул.
— Бабка проинформировала?
— Да, Полина Антоновна сказала, что вы муж Лены.
Он искривил рот.
— Представляю.
Я не возражал. Представлял он полученную информацию приблизительно правильно.
— И тем не менее стою у ворот. И прошу помощи.
Видно было, как трудно далась ему последняя фраза.
— Помощи? Моей? В чем?
— Жить нам с Ленкой негде. Понимаете? С милым рай где? В шалаше. А если нет шалаша, тогда что? Тогда где?
На вопросы свои Вадим отвечал сам. Коротко и напористо. Да, я ошибся, предположив, что он целый день грелся на солнышке. Ощущался и другой источник подогрева.
— Чем я могу быть вам полезен?
— Склоните старуху.
— Вы Полину Антоновну в виду имеете?
— Кого же еще! Старуха могла бы пустить нас на квартиру, сдать комнату. Но не хочет. Уломайте ее! Вы ведь там в авторитете.
Я был обескуражен.
— Но если не хочет…
— Да почему? Мы же ей пригодимся. Осталось‑то ей сколько? Не вечная же она, в конце концов. Ей помощь нужна, люди. А Лена ее любит. Сделайте доброе дело. Что вам стоит!
Я посмотрел на Вадима. Он взгляда не отвел. Напротив, бросил требовательно:
— Ну!
— Я вас понимаю, но вопрос деликатный…
— А если семья рушится?
Вопрос был поставлен ребром, но чуть с перебором. Не люблю я набившие оскомину штампы. Одно дело на профсоюзном собрании выступать, а другое совсем вот так, с глазу на глаз, в доверительном разговоре, да еще с полутеатральной аффектацией. Он почувствовал мое недоверие к броской фразе.
— Вы поймите, как живем. То вообще не живем вместе, то сарай у черта на куличках снимаем.
Это подействовало на меня сильнее.
— Жизнь по швам трещит, — добавил Вадим, уловив перемену в моем настроении.
— Понятно мне.
— Поможете?
— Вы у Полины Антоновны сегодня по этому вопросу были?
— По какому же еще!
— И она отказала…
— Ясно. Зачем бы я вас просил…
Я вспомнил, как он отвернулся утром, увидев меня. А сейчас обращается за помощью… Однако… Но могу ли я помочь?..
— Если вы только сегодня говорили и она отказала, вряд ли Полина Антоновна так быстро изменит решение. Я ведь ее много лет знаю.
— Я тоже достаточно. Ослица валаамская.
— Если вы о Полине Антоновне такого мнения, то вряд ли уживетесь под одной крышей.
— Почему? Мнение мое личное. А конфронтация мне не нужна. В кухонные дела влезать не собираюсь. Это Ленкина забота, а у нее со старухой гармония. Так что гарантирую мир и дружбу, фройндшафт.
Тут мне в голову пришла мысль.
— А Лена этот вопрос поднимала?
— Нет.
— Так может быть, ей…
— Нет.
На этот раз отрицание прозвучало даже жестче первого.
— Понадеялась на вас?
Он хмыкнул.
— Ей этот вариант не нравится.
— Не понимаю.
— Я тоже, — сказал он почти доверительно. — Сплетен боится, я думаю.
— Каких сплетен?
— Вы разве людей не знаете? Будут гадости говорить. Пролаза, охмурила старуху… А у моей супруги натура тонкая.
Мне эта аргументация показалась малоубедительной.
— Однако, если и она против…
— Ерунда. Бабы всегда так. Их нужно перед фактом ставить. Логическое мышление у них не развито. Вот и приходится собственными мозгами шевелить. А зачем? Дело‑то ясное. Я ей добра хочу. И всем хорошо будет.
"А будет ли? Что, если она собирается порвать с Вадимом? То, что он не подарок, видно невооруженным глазом…" Я молчал.
— Понимаете…
Вадим вдруг встал.
— Все понимаю. Зачем лишние хлопоты? Проще чемоданчик в руку и к морю. В вагоне СВ, конечно.
— Да погодите вы, — прервал я с досадой.
— Не могу. Спорщик я.
— Сядьте, спорщик.
Он послушался.
— Новые идеи?
— Без участия вашей жены будет трудно. Полина Антоновна действительно человек своеобразный. Но сердце у нее доброе.
И тут он сказал для меня неожиданное.
— Жену унижаться не пущу. Ей клянчить нечего. Она право имеет.
— Жить в квартире Сергея?
— А ну вас! Зря затеял. Каждый умирает в одиночку.
Он снова встал. Я тоже.
— Не горячитесь. Я поговорю с Полиной Антоновной.
Во время нашего разговора он постоянно морщил лоб, но тут морщины разгладились.
— Вот это другое дело. Я знал, что вы мужик с пониманием.
— Ну, как сказать…
— Не скромничайте. Я докажу. Хотите?
— Каким образом?
— Просто. Ручаюсь, вы одолжите мне три рубля.
— Однако!
— Неужели я ошибся! Сумма‑то мизерная. И отдам я. Мы же должны повидаться после разговора с бабкой. Когда вам позвонить?
— Лучше вечером. Не знаю, когда разговор сложится.
— Ладно. Но если старуха подойдет, я трубку повешу.
Я вспомнил утренний "глухой" звонок. Тогда вместо "старухи" подошел я.
— За результат не ручаюсь, но звоните.
Он сделал шутовскую гримасу.
— Слушаюсь, командир. Значит, мы поняли друг друга?
— Я не уверен…
— Как? Неужели трояк пожалели?
Об этом я уже забыл.
— Нет, нет…
И я полез в карман за кошельком.
Отдельного трояка не оказалось, был один бумажный рубль и два металлических.
— Поштучно возьмете?
— Я не гордый.
Это он врал, конечно. Если не гордости, то гордыни в нем было хоть отбавляй. Деньги перешли из рук в руки, и он ушел, не попрощавшись, пошел по улице вправо, в сторону, где находился упомянутый в начале разговора подвальчик.
— Проголодался? — спросила Полина Антоновна, едва я переступил порог. — Сейчас покормлю.
Мне стало неловко.
— Спасибо, я сыт.
— Неужели в харчевне питался? Постеснялся старуху объесть?
— Ну, что вы…
Я прошел в кухню и положил на стол небольшой сверток.
— Вот. К чаю захватил.
Поднимаясь в лифте, я подумал, что за вечерним чаем и будет уместно поговорить о квартирных делах, но сейчас почувствовал, что оттягивать разговор не могу, захотелось сразу покончить с навязанным поручением. Несмотря на гуманные обоснования, оно было мне все‑таки не по душе.
— А может, поешь, а? Не верю я в эти столовки.
— Нет, нет. Напрасно вы хлопотали.
— Какие хлопоты! Сергея‑то кормила…
Я решил воспользоваться зацепкой.
— Вот–вот. А теперь пришло время и облегчить хлопоты, позаботиться о себе.
Она посмотрела на меня подозрительно, будто сразу почувствовала мой нехитрый заход.
— Сама жизнь "облегчила", как видишь.