— Все, что узнал, я тебе сообщил.
— Хорошо. Еще одно обстоятельство. Может быть, и незначительное. Ты говорил о двух фотографиях. Одна взята у Полины Антоновны. А другая? Наташа, по твоим словам, о ней ничего не знала? И ты никогда не видел?
— Не видел. Но какое это имеет значение?
— Хотелось бы знать, случайно она Елене в руки попала или предложил кто‑то?
— Зачем?
— В качестве вещдока, как мы говорим.
— Снимок скорее всего был у Сергея.
— А надпись рукой Вадима?
— Он мог интересоваться.
— А где взял?
— У Сергея…
— При жизни?
— Сергей нам этого уже не скажет.
— Но Полина Антоновна может знать.
— И что же?
— А ты можешь узнать у нее.
Идти снова к Полине Антоновне и снова выспрашивать я не хотел.
— Игорь, ты сам сказал, что я не частный детектив.
— И не оперуполномоченный. Но оперуполномоченному она может и не сказать.
— Слушай, по–моему, ты мудришь. И забыл статью 108–ю.
— Чай будешь пить или кофе?
— Чай. И к Полине Антоновне не пойду.
— Сейчас поставлю. А к тетушке сходишь.
Последнюю фразу он громко сказал мне уже из кухни.
— Ну, знаешь!..
— Я знаю, а ты еще нет. Перепахин в больнице. Его, хотели убить.
— Шутишь?
Он принес и поставил на стол чашки.
— Не шучу. В так называемом садовом, а по существу дачном кооперативе есть один состоятельный дачник. Имя и занятие пока роли не играют. Перепахин распи сывал у него стенку. Нечто среднее между не очень оригинальным сюром и порнографией. Источник вдохновения — какая‑то репродукция из испанского журнала. Но и это только присказка. А сказка такова. Перепахин имел ключ, чтобы создавать шедевр в отсутствие хозяина. Короче, хозяин, приехав на дачу вечером, застал его в неподвижном состоянии. Сначала он, естественно, подумал, что Перепахин мертвецки пьян. Такое уже случалось. Но на этот раз ему показалось, что слишком уж мертвецки. Ну, это его, понятно, не обрадовало, и он вызвал "Скорую". Говорят, что пьяным везет. Не знаю, как в глобальном масштабе, а в данном случае гипотеза подтвердилась. Задержись хозяин на считанные минуты, Женю пробудить бы уже не удалось. Вот так. Печенье хочешь?
— Сахару дай.
— Извини. Увлекся рассказом.
— Я тоже. Но при чем тут убийство?
— Вместе с алкоголем он выпил снотворное.
— Когда? Где?
— Пока эти вопросы открытые. Перепахин не в лучшем состоянии и отвечает одно: "Начудил".
— Значит, сам?
— Как ты себе это представляешь?
— Я это совсем не представляю. Когда мы расстались, Женька меньше всего походил на человека, задумавшего покончить с жизнью.
— Вот–вот.
— Но все‑таки на набережной он написал об уходе из жизни? Его рука?
— Его.
— Тогда может быть так: задумал в пьяном беспамятстве, написал, разделся и струсил. Разве так не бывает?
— Сколько угодно.
— А потом в том же состоянии поехал на дачу… и осуществил.
Я говорил, а сам думал иначе. Никаких намеков на возможный уход из жизни я в связном и в бессвязном разговоре Перепахина не заметил. Скорее он был склонен жизнеутверждаться в пьянстве, приглашал меня, был весел, особенно поначалу. И наконец, он был безусловно привязан к детям, а это обстоятельство серьезное. Такие люди сгоряча в воду не бросаются. Но он и не бросился! Он только написал на карточке о своей решимости, а потом помчался бог знает куда, уединился на даче и… осуществил?
— Осуществил? — переспросил Мазин.
— Я не уверен. А какие у тебя факты?
— Никаких следов снотворного, так сказать, вне Перепахина. Ты точно сформулировал вопросы: когда? где? Бутылку он, судя по всему, выпил на набережной. В ней никаких следов. Да и быть не могло. Если бы он выпил снотворное в это время, до дачи он бы уже не добрался. Получается, выпил там. Совсем незадолго до приезда хозяина. Но ни малейших следов. Ни пакетика от таблеток, ни посуды.
— Ни в посуде, ты хочешь сказать?
— Я сказал правильно. Никакой посуды со следами выпивки на даче тоже не было.
— Это показания хозяина?
— Ему приходится верить. Дело в том, что приехал он не один, а с некой дамочкой, с которой познакомился всего два дня назад. Вряд ли она могла оказаться сообщницей, даже если бы он убил Перепахина. А убивать ему и вовсе никакого резона не было. Да и не тот это человек. Короче, оба показали, что ни бутылки, ни стакана ни возле Перепахина, ни в другом месте, на кухне, например, они не видели.
— А если спрятали?
— Зачем? — усмехнулся Мазин. — Убийце было бы выгодно создать соответствующую обстановку. Но они понятия не имели о снотворном. Они даже рвоту не убрали.
— Это еще что?
— Это то, что прежде всего и спасло Перепахина. Его вырвало, ну а остальное из него медики вымыли. Как видишь, что за смысл травить человека и, не дождавшись его смерти, вызывать врачей, да еще и следы отравы на полу оставлять!
— Это все логично, — согласился я.
— Только ответов на вопросы не дает. А вопросов масса. Вот еще одно обстоятельство: таблетки были предварительно измельчены.
— Зачем?
— Наверно, чтобы скорее подействовали, по мысли преступника. Измельчены не вручную, а скорее всего в кофемолке. Где мог это сделать Перепахин? На даче никаких признаков.
— Заранее? Дома?
— И возил с собой? Должны были остаться следы. В кармане, на пальцах, если высыпал в стакан или в бутылку. Нигде ничего.
— Так что ж это все значит?
— Для меня пока одно — это не самоубийство.
— А дальше?
— Дальше ты сходишь к тете Поле и спросишь о фотографии. Или я тебя не убедил?
— Что ты! Предлагаю закодировать операцию. "Бузина". Подходит?
— Лучше "Чертополох".
— Почему?
— Такое колючее растение. Сорняк в основном. Он мне некоторых нынешних преступников напоминает.
— Именно нынешних?
— Ну, на сравнении не настаиваю и статистикой подкреплять не буду. Только так скажу. Когда‑то преступники были в основном кастой, этакими узкоспециализированными отщепенцами с высокоразвитым чувством профессионального бахвальства. Забирать какого‑нибудь медвежатника приезжали на извозчике, и он отправлялся в участок, поправив платочек в кармане модного пиджачка. Он никогда не лазил по карманам, упаси бог пролить ему кровь. Этих узких специалистов мы ликвидировали и вполне законно гордились. Думали, выберем последних могикан и можно будет расслабиться. Но жизнь оказалась сложнее. Сейчас мы говорим о безмотивных… Это такой термин научный. А на практике сплошь и рядом обыкновенный подонок. И мотивы вполне определенные, корыстные и примитивные. К сожалению, не всегда такого заметишь вовремя. Сегодня он еще милый мальчик, а завтра… Завтра сидит у меня в кабинете. И не сам пришел. И не на извозчике за ним заезжали, и не отправится он с тобой, печально разведя руками. Его схватить за руку нужно. Схватить, хоть чертополох сорняк и колючий.
— Ты о конкретном человеке?
— Преступник всегда лицо конкретное. И о нем многое знать нужно. Так что не иронизируй. К розыску я тебя, понятно, не привлекаю, а вот получить кое–какую информацию хотел бы. Короче, опора на общественность. Ну, как?
Конечно, мне хотелось спросить, неужели он подозревает Вадима и какая связь существует между сургучом, башмаками и капустой, но я не спросил больше ничего. Понял, что он и так сказал все, что мог и хотел.
— Еще? — спросил Игорь, бросив взгляд на мою опустевшую чашку.
— Нет. Пора спать.
— Правильно. Перед ответственным заданием следует хорошо выспаться.
Он шутил и в то же время не шутил. Ему тоже хотелось спать, потому что за день он устал не меньше моего.
Появлением своим Полину Антоновну я удивил, и удивил изрядно.
— Откуда ты, голубчик? Что стряслось?
— Все в порядке, Полина Антоновна, — ответил я, несколько идеализируя истину.
— Неужели с поездами такая свистопляска?