— Посмеются? Кто? — переспросил Мазин.
— Сейчас скажу. Чуть позже. Я длинно?..
— Нет, что вы…
— Я тогда в разговоре сразу поставил точку. Ничего больше не спрашивал. Понимал, для женщины такие признания не радость. Да и не интересовали меня подробности. Мы оба новую жизнь начинали. Старое все за чертой оставалось. У меня счастливое, у нее горькое, но и то и другое в прошлом. Нужно было жить настоящим. И будущим. И мы жили. Я учиться начал, переучиваться. Хорошую специальность получил. Лена росла. О каком тут отце вспоминать, когда я и был отцом, настоящим и единственным. Наташа к Лене даже строже относилась. А Лена к нам обоим одинаково. Так и жили, пока не пришло зло. Кто бы мог подумать!..
Олег Филиппович снова затянулся. Мазин поставил перед ним пепельницу. Но курить он больше не стал. Затушил сигарету.
— Кто бы мог подумать, что зло может войти в дом в обличье умненького большеглазого мальчика, одноклассника дочери. Помню, как он нам тогда понравился… Он хорошо учился, выглядел скромником, обо всем поговорить мог. Потом я уже понял, что именно обо всем, а своего, особенного, чтобы глаза разгорелись, чтобы зажегся, такого не было. И любимого учителя не было. И предмета. Были только оценки. Но это я теперь понимаю. Ну, да сейчас не до анализа.
— Почему же? — спросил Мазин. — Это тоже важно.
— Важно. Но я о главном хочу. Жизнь их с Леной, как вы знаете, что ни день шла хуже. Наташа переживает. Я тоже. В конце концов решился. Конечно, я прекрасно понимаю, как мало дают такие вмешательства. И промучился немало, прежде чем решиться. Короче, попытался поговорить, как мужчина с мужчиной.
— С Вадимом?
— Да. Без скандала, но со всей серьезностью. "Почему ты эксплуатируешь ее доброту? Почему тебе не стыдно считаться несчастным, жить жалостью?"
Олег Филиппович прервался, потирая пальцами подбородок, а Мазин, воспользовавшись паузой, задал вопрос:
— Когда это было?
— Месяца два…
— До смерти Сергея Ильича?
— Да.
— И что же он вам?
— Разговор двух глухих. Он стал в позу, или в позицию, если хотите. "Я живу принципиально. Я не обыватель, меня мещанские ценности не интересуют, за длинным рублем гоняться не собираюсь, Елена меня не жалеет, а любит". И точка. Да разве я о длинном рубле, разве деньгами его попрекаю? Я о жизни… А он, — "Вы из другой эпохи, я не положение ценю, а независимость". — "Что же ты, говорю, хиппи какой‑нибудь?" — "Вы мне ярлыки не навешивайте". Слово за слово, появилось раздражение, чувствую, перейдет разговор с ним в бесполезную стычку. "Пойми, Вадим, я с тобой как отец Лены говорю, на мне ответственность, которой ты не испытываешь".
Он взял с пепельницы погашенный окурок, снова щелкнул зажигалкой.
— Тут мне зять и выдал. "Предприятие с ограниченной ответственностью$1 — так он меня назвал. "Вы, — говорит, — свой долг с лихвой выполнили". — "Что ты этим сказать хочешь?" — "Сами знаете. Отец вы не родной". У меня земля под ногами качнулась. Столько лет спокойно жили. Думалось, навсегда. И вот…
— Понимаю, — кивнул Мазин.
Я тоже понимал, но не сказал ничего.
— Земля качнулась. Как тогда, в молодости. А он нагло так: "Только в обморок не падайте. Не создавайте атмосферу. Люди мы взрослые, а факты вещь упрямая. Вы папаша примерный, кто спорит? Но есть и другой, кровный". Я вскипел. "Нет такого!" — "По паспорту нет, не спорю". — "На свете нет". — "Кто это вам сказал?" И ухмыльнулся глумливо.
— Как скверно, — сказал я.
— Куда хуже! "Не смей оскорблять мать Лены!$1 — я ему крикнул. Наверно, понял он, что перегнул, испугался. "Что вы! Я ничего плохого…"
Эту сцену я мог представить себе без труда. Все было очень похоже на Вадима.
— В общем, несмотря на всю остроту, — продолжал Олег Филиппович, главное в разговоре сказано не было. Я не понял его. Решил, что сам факт ему стал известен, что Лена дочь моя не родная. А о живом отце речи не было. То ли не входило это в его планы, то ли струсил просто.
— Как же вы себя повели?
Олег Филиппович махнул рукой.
— Плохо. По программе минимум, как говорится. Хотел одного: уберечь семью, близких от всего этого. Доказывал ему, что отца Лены нет в живых и гнусно играть на этом.
— Но не убедили? — спросил Мазин.
— Как я его мог убедить! У него уже свои доказательства были.
— Однако вам он их не предъявил?
— Я же говорю, побоялся обострять.
— Простите за неприятный вопрос, Олег Филиппович, вас он поколебал в уверенности?
— Честно?
— Только так.
— К сожалению, нет. Я верил Наташе.
— Почему же к сожалению?
— Я бы предпринял что‑нибудь.
— Что?
— Не знаю. Я не думал. Я верил, что отец умер.
— А сейчас?
Наступила мучительная пауза.
— Сейчас, как видно, отца уже действительно нет в живых.
— Что вам сказала Наташа? — не выдержал я. — Она первая этот разговор начала?
— Да.
— После моего приезда?
— Да.
— И что же?
— А вам что она сказала?
— Да, собственно, это я ей говорил… о Сергее, а она не возразила. Учитывая ее состояние, я принял это за подтверждение. Но вам‑то она должна была сказать больше. Тем более по собственной инициативе.
Слово "инициатива" прозвучало как‑то неуместно.
— Мне она сказала: "Крепись, Олег, грязная рука к нам потянулась". И сказала, что нужно было сразу рассказать.
— А сейчас?
— Нужно думать, Вадим был прав. Но я не хотел… уличать ее. Как бы то ни было, она хотела как лучше.
— Значит, все‑таки Сергей? — повернулся ко мне Мазин.
Я не ответил. Но Олег Филиппович тоже обратился ко мне.
— Вы должны знать больше других. Фото я видел. Это снимки, и только. Что вы еще знаете?
Я взглянул на Мазина.
— Расскажи, — кивнул он.
— Еще дневник…
Пришлось повторить для Олега Филипповича, что было написано в дневнике, и сказать о вырванных страницах.
— На этот раз мне показалось, что страницы вырвали после того, как я видел тетрадь впервые.
— Вы считаете, что это сделал Вадим? — спросил Олег Филиппович.
— Больше некому. Это для него козырный туз.
Сказано было излишне громко, потому что Мазин глянул на меня, как мне показалось, насмешливо.
— Зачем ему козырный туз, если игра выиграна?
— Выиграна? — переспросил Олег Филиппович. — Не верю.
Это было неожиданно. Ведь только что Олег Филиппович говорил, "нужно думать, Вадим прав" и соглашался, что жена могла не всю правду сказать, хоть и из добрых побуждений. Но, видно, когда говорил, уступал общему мнению, а думал иначе. Есть такие люди, они выслушивают чужие доводы до конца и перед истиной склоняются, но если доводы до сердца не дойдут, на краю остановятся и станут на своем.
Я это немножко позже осознал, а в первый момент мелькнуло: "Ну, это уже упрямство!"
А Мазин, на чью логику и здравый смысл я полагался больше, чем на себя, явно со мной разошелся.
— Говорите, это интересно, — поддержал он Олега Филипповича. — Почему не верите?
— Наташа мне соврать не могла.
Аргумент не из сильных. Так я подумал. Наверно, я подсознательно был "в пользу" Сергея настроен.
— И следовательно, настоящий отец умер? Тогда еще? — спросил Мазин. Значит, Михаил?
Я бы такое предположение высказать не решился. Но оно было высказано, и оставалось принять и такую гипотезу, как ни возмущала она мои чувства. И все‑таки…
— Погоди, Игорь! Я боюсь, мы на сплетни сбиться можем. Если уж есть такая необходимость, давай поступим прямо, как ты сам мне недавно советовал. Спросим у Наташи определенно — и точка. А так что‑то не по–мужски получается. Перемывание косточек…
— Ты так думаешь?
— Сергей и Михаил мои друзья.
— Тогда продолжи фразу. Платон ведь тоже был друг… Но Олег Филиппович приехал узнать правду. Неужели ему не приходило в голову выяснить все напрямик, как ты предлагаешь? Олег Филиппович, я правильно вас понимаю?
— Совершенно верно. Допрашивать жену я не хочу.
Мазин посмотрел на него одобрительно.
— Вы мыслите юридически. Признание еще не доказательство.