— Помню, — вздохнул Мазин. — Вы назвали это психологическим алиби.
— Не я, а вы, — поправил Рождественский.
— Верно, — согласился Мазин.
— Я сказал неправду, но считаю, что поступил правильно.
Он смотрел на Мазина в упор:
— Я говорил, что обнаружил тетрадку после смерти Тихомирова. Говорил, чтобы не впутывать ее… Инну. Я не хотел, чтобы вы знали, что она ездила к Антону из-за этой тетрадки. Не хотел, чтобы на нее падали дурацкие подозрения.
— Дорога в ад вымощена благими намерениями. Теперь там прибавится еще один булыжник, — отозвался Мазин.
— Возможно. Но я считал, что незачем терзать невиновного человека. Поэтому я и был вынужден сказать, что не пошел бы в ресторан с Тихомировым.
Мазин не стал возражать. Он только отметил:
— Но вы пошли.
— Да, я проявил слабость. И хотя я могу сказать, что пошел, чтобы понаблюдать за ним, что-то выяснить, — это будет ложь. Я пошел потому, что мне было неудобно ему отказать…
— Ну, Игорь, кажется, все о'кей! Пора и промочить горло.
— Видишь ли…
— Что еще?
— Может быть, без меня?
— И не думай! Все заказано.
— Да я…
— Слышать ничего не хочу. Должна же быть в ресторане хоть одна приличная физиономия. Среди этих старых рож! Ну! Не будь хамом. Побежали!
— Хорошо, я приеду.
— Ты с машиной? Может быть, подбросишь пару дедов?
— Пожалуйста.
Наверно, так оно и было.
А потом поднимали бокалы, произносили тосты за успех, за талант, за будущее нового почти доктора наук. И Рождественский протягивал свой бокал тому, кого считал вором…
— Естественно, на банкете я чувствовал себя отвратительно. Мне хотелось, чтобы он скорее закончился. Пил я мало. А когда все достаточно повеселели, вышел в холл. Антон появился следом…
— Старик, я хоть и пьян, но вижу — ты не в своей тарелке.
— Да ну, чепуха!
— Личные дела?
— Вроде этого.
— У меня тоже. Сейчас хочу позвонить Светке.
— С Инной, значит, все?
— Финиш, старик. Как в море корабли.
— Но обошлось без драм?
— Была без радости любовь — разлука будет без печали.
— А казалось — на вечные времена?
— Иллюзия. Жаль, конечно. Инна — девка славная. Но ей будет трудно устроить свою жизнь. Характер не тот. Не от мира сего.
— Да, она человек путаный.
— Не современный.
Инна сидела сгорбившись, как будто слышала этот разговор.
— Он вел себя, как самодовольный хам, не зная, что все его счастье висит на волоске, на ниточке, которая обвязана вокруг моего пальца. Мне хотелось дернуть за эту ниточку. Но я не счел себя вправе сделать это, не посоветовавшись с Инной.
"Чтобы она взяла на себя то, чего ты боялся".
— И я поехал к ней…
— Одну минуточку. Вы не помните, чем кончился разговор со Светланой? — перебил Мазин.
— Вы спрашиваете об этом не в первый раз. Меня меньше всего интересовала их беседа.
— Виноват. Тогда скажите вы, Светлана, пожалуйста.
— Вы же знаете.
— Важно восстановить последовательную картину событий.
— Он звал меня приехать сюда.
— И вы отказались?
— Да.
— Светик, все в лучшем виде. Да, да. В самом лучшем.
— Защитился?
— Буду защищать еще раз как докторскую.
— Поздравляю!
— И только?
— Я очень рада.
— Ты обиделась, что я не пригласил тебя?
— Откуда ты звонишь?
— Из ресторана.
— Вам весело?
— Светка, не дури. Ты же знаешь, как мне может быть весело без тебя.
— Значит, скучно?
— Светлячок, не дуйся. Сегодня колоссальный день. Мы должны его отпраздновать вдвоем. Ты приедешь?
— Куда?
— Ко мне. На проспект Космонавтов.
— Когда?
— Сейчас.
— Конечно, нет.
— Ну, Светик…
— Антон, ты выпил.
— Совсем немножко.
— Ладно, считать не будем. Сегодня ты имеешь право. И я поздравляю и… целую, пьяница несчастный. Завтра встретимся.
"Видимо, так она говорила, потому что обиделась все-таки. Но и ссориться не хотела. Хотела не "уронить себя". Есть люди, которые всегда стремятся быть приличными. Годами любят украдкой, потому что иначе нельзя, а потом, когда становится можно, устраивают свадьбу во Дворце бракосочетаний, в фате и белом платье, с обручальными кольцами и прочей чепухой и умудряются быстро забыть "стыдные" встречи на чужих квартирах, торопливые и горестные, когда и жить друг без друга нельзя и нельзя не калечить себя, чтобы скрыть, соблюсти приличия. Все это они умеют выбросить из памяти навсегда и презрительно морщатся, услыхав о чем-то похожем: "Нет, мы были не такими…"
Мазин повернулся к Рождественскому:
— Что делал Тихомиров дальше?
— Он вернулся в ресторан.
— А вы поехали к Инне Константиновне?
— Да.
Мазин посмотрел на Инну и снова засомневался в правильности того, что делает. Зачем ей переживать все это снова?
— Разрешите, я сама расскажу, — предложила она тихо.
— Нет, я.
Рождественский настаивал.
— Хорошо, — решил Мазин. — Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.
— Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал…
— Здравствуй, Игорь. Раздевайся.
— Я по очень важному делу, Инночка.
— Откуда ты?
— Из ресторана.
— Защита прошла удачно?
— Речь идет о докторской.
— Антона можно поздравить.
— Не думаю.
— В чем дело?
— Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?
"Как трудно ей было ответить!"
— Что ты имеешь в виду?
— Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола…
"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас, сидела согнувшись на краю тахты. А может быть, и у нее мелькнуло мстительное чувство радости? Нет".
— Я знаю об этой тетради, Игорь.
— Знаешь?!
— Я сама отдала ему ее.
— Невероятно!
— Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.
— Ее слова подействовали на меня охлаждающе, — продолжал излагать факты Рождественский, — но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик…
— Он мог тебя обмануть!
— Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.
— Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.
— Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.
— Мой папаша? Втереть ему очки — пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!
— Ты несправедлив, Игорь!
— А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!
Он не замечал, что бил сам.
— Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.
Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.
— Где твоя женская гордость, в конце концов?
— Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!
— Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.
— В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?
— Что значит — не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!
— Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!