Он еще издевался.
— Я не боюсь вас. Никто вам не поверит, потому что у вас нет доказательств. И никто не захочет скандала. Даже твой отец будет против тебя.
Что мне оставалось делать?
— Чтоб завтра же твоей ноги тут не было. Забирай вещи и уезжай в общежитие. Я не хочу больше иметь ничего общего с такой сволочью!
— Это все? — поинтересовался Мазин.
— Да, я немедленно ушел, но твердо уверен, что Тихомиров и не помышлял о самоубийстве. То, что он сжег тетрадь, говорит само за себя. Он не собирался сдаваться. Он был спокоен. И думаю, что он был прав. Вряд ли Инна захотела бы тратить нервы на разоблачение этой скотины.
— Т-а-к, — протянул Мазин без энтузиазма. — Все это интересно, хотя и не имеет никакого отношения к делу.
— Как не имеет?
— Очень просто. Вам не удалось опровергнуть версию о самоубийстве. Наоборот, ваш визит мог подтолкнуть Тихомирова к этому шагу. До сих пор он видел только одного опасного свидетеля — Инну Константиновну, теперь же вас стало двое. Это осложнило его положение. Если же смерть Тихомирова все-таки не самоубийство, то по-прежнему непонятно, как он мог погибнуть. Зачем он оказался на окне?
— Этого я, разумеется, не знаю определенно, но могу высказать предположение. На окне, если помните, висела китайская бамбуковая штора. Это не моя штора. Антон принес ее из общежития и сам прибил с внешней стороны окна. Окно, как видите, выходит на запад, и во второй половине дня в комнате бывает очень жарко. Это мешало ему работать. Возможно, когда я предложил Тихомирову убраться, он полез на подоконник, чтобы снять штору. Отсюда и все остальное.
— Возможно. Но может быть другое.
— А именно?
— Ваш рассказ усложнил предполагаемую картину. Число версий растет, и не исключена такая: визит ваш оказался не столь мирным, как вы его описали. Объяснение могло закончиться бурно.
— Что вы имеете в виду?
— Насильственную смерть.
— И я…
— Невозможно! — не дала ему договорить Инна.
Светлана прижала к щекам кулаки.
— Вы так думаете? — спросил Мазин с иронией. — Конечно, вам лучше знать, на что способен Игорь Анатольевич. У меня тоже полной уверенности нет. Но кое-что можно проверить.
И вдруг неожиданно он повернулся к Светлане и сказал слова, всех удивившие:
— Светлана, почему вы как ребенок размазываете слезы пальцами? Разве у вас нет носового платка?
И, не дожидаясь ответа, Мазин встал и взял с колен Светланы ее сумку:
— Наверно, он здесь?
Он потянулся, чтобы открыть сумку.
— Не нужно, не нужно, я сама!
Теперь вскочила Светлана, вскочила гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Она схватила сумку, но Мазин не выпустил ее из рук.
— Почему вы не разрешаете мне поухаживать за вами?
Он щелкнул замочком, но не открыл сумку, а продолжал смотреть на Светлану:
— Можно мне открыть вашу сумку?
— Там нет… нет платка.
Игорь и Инна ничего не понимали в этой шутовской, какой-то нелепой сцене.
— А может быть, есть? Может быть, вы просто забыли, а? Давайте-ка поищем вместе.
И он приоткрыл сумку.
— Вы не имеете права! — закричала она и рванула сумку с силой на себя. На этот раз Мазин ее не удерживал. Светлана покачнулась и упала на стул, выпустив сумку из рук. Мазин наклонился и поднял ее.
— Все-таки придется поухаживать, — сказал он и достал из сумки старенькую тетрадку.
— Вот видите, — обратился он к Рождественскому, не глядя на побелевшую Светлану, — а вы говорили, что записки сожжены. Ведь это та тетрадь?
Инна смотрела на Мазина, как на фокусника, и ему стало неудобно.
"Зачем я разыграл этот дурацкий номер? Но с другой стороны, как было заставить ее отдать тетрадку? Ладно, сыщик должен поступать эффектно и таинственно".
— Итак, Игорь Анатольевич, вашему рассказу полностью доверять не приходится. И вашему тоже, к сожалению, — обернулся он к Светлане. — Вы, конечно, захватили тетрадь, чтобы возвратить ее Инне Константиновне? спросил он насмешливо. — Почему же вы так медлили? И даже предпочли пользоваться пальцами вместо платка? Чтобы не открывать сумочку? Потому что она маленькая и тетрадь могли легко заметить?
Светлана молчала.
— Не придумывайте только еще одну версию, а то я сам скоро запутаюсь. Лучше прибегнем к помощи техники. Это будет надежней. Людям свойственно все усложнять. У вас есть магнитофон, Игорь Анатольевич?
— Вы хотите записать наши показания на пленку?
— Нет, наоборот, я хочу предложить вам послушать кое-что.
— Магнитофон есть. Сейчас я налажу его.
— Пожалуйста!
Мазин достал из кармана небольшую бобинку с пленкой:
— Вот это прокрутите, если вам не трудно.
Рождественский поставил пленку.
— Одну минутку, — попросил Мазин. — Я включу сам. Сначала вы услышите несколько поясняющих слов.
Стало тихо до стука часов на книжном шкафу.
Потом из магнитофона раздался голос Мазина:
— Готовы ли вы рассказать все, что знаете?
— Да, готов.
— Назовите, пожалуйста, себя.
Мазин надавил кнопку:
— Светлана, вам знаком этот голос?
— Да. Это Олег.
— Совершенно верно.
Он снова включил магнитофон.
— Чистяков Олег Васильевич.
— Чем вы занимаетесь?
— Служу в армии.
— Хорошо, теперь рассказывайте.
— Извините, я волнуюсь. Может, не все гладко получится. Но уж как будет. Мне неудобно это рассказывать. Понимаете, мы со Светланой дружили еще в школе. И вообще считалось, что навсегда. Потом я поступил в училище, она сюда приехала, но думали, что временно и как только будет возможность, мы зарегистрируемся. Мы встречались, когда можно было. Я приезжал, и она ко мне. Писали часто. Короче, я не сомневался.
В прошлом году я окончил училище, получил назначение. Но вы сами понимаете, военная служба с личными планами не всегда считается. Послали туда, где нужно. Там нет университета, понятно. А она учится. Мы решили еще подождать. Нельзя же было срывать ее с учебы. Я, конечно, верил ей, потому что мы много раз говорили… Правда, последнее время она стала реже писать. Я — два письма, она одно только. Писала, что все в порядке. Но я волновался, переживал. А тут у меня случилась командировка рядом, и я договорился с командованием, чтобы на день сюда заехать.
— Вы предупредили об этом Светлану?
— Нет, так получилось…
— Ясно, продолжайте.
— Я приехал в город поздно. Вечером. Прямо с вокзала побежал к тетке…
Мазин не слушал его слов. Он видел эти слова.
— Тетя Катя, это я!
— Кто ты?
— Олег. Света дома?
Тетка открыла не сразу, копается за дверью, но пускает его в конце концов, и вот он сидит уже за столом, а рядом лежит его фуражка с золотым плетеным шнуром, и он слушает, как тетка говорит деловито:
— Ты к ней, Олег, больше не приезжай. То, что было у вас, дело детское. Прошло и нету. Светлана сейчас замуж собирается.
У него в горле пересохло. Спросил, запинаясь:
— Кто ж он?
— Человек солидный, научный работник — Тихомиров. Говорю тебе все подробно, чтоб зря голову не морочить. Сам пойми, если была у тебя любовь, так не мешай ее счастью. С тобой у нее какая жизнь будет? Сегодня тут, завтра перебросили. Зачем и учиться было? Если ты такой отчаянный, что на земле тебе места мало и на аэропланах летаешь реактивных, то дело твое, конечно. А когда разобьешься? Что ей останется? Пенсия твоя? Я прямо говорю, потому что я человек прямой…
Олег берет фуражку, надевает, но уже не лихо, чуть набекрень, а прямо, надвинув на лоб, и выходит. Нет, он идет не на вокзал, а в общежитие. Не потому, что не поверил тетке, а потому что нельзя сразу в такое поверить и он должен ее увидеть, услышать от нее самой и тогда, может быть, произойдет чудо… Потому что как же без чуда, если такое происходит…
Общежитие… "Вам кого, товарищ командир? Светлану? Сейчас спросим. Нет, нету ее. Тут ей звонили недавно. Аспирант один. Тихомиров. Он сегодня диссертацию защитил. В ресторан, наверно, приглашал. У них так водится. После защиты обязательно банкет…"