— Сначала нас из-за компенсаторов перегрузок чуть по полу не размазало, — сказал Томаш, — а теперь гравы вообще отрубились? Они там перегрелись, что ли? Насир?
— Смотрю, — буркнул бакариец.
Томаш качнул головой и вернулся в свой ложемент.
— Гравы, значит… — Насир с пафосом занёс над клавиатурой кисть, как будто собирался отбить барабанную дробь — начало симфонии древнего земного композитора, беда стучится в дверь. — Все готовы? Даю обратный отсчёт.
Под потолком забегали цифры.
— Что-то не так! — крикнул Джамиль. — Гравы переклинило!
Стены задрожали от нервно нарастающего гула, свет мигнул, и голограмма с обратным отчётом рассыпалась ворохом алых искр, как при сбоях в электрике.
— Накаркал, херзац тебя так!
— Нормально всё? — спросил Томаш.
— Адыр елдыш! Нормально, конечно! Разве сам не видишь? Могу вслух считать. Значит, как его там… Пять, четыре, три…
— Гравитация есть, — сказала Лада, глядя на приборы, — но что-то с ней…
Джамиль барахтался в ложементе, как младенец в люльке, в неловких попытках скинуть с себя путы. Наконец он изловчился, отстегнул ремни, и его тут же, как приливной волной, потянуло к потолку.
— Что это? Как это? Карам икраам! — закаркал идаам. — Помогите!
— Вот же елдыш! — Насир потёр ладонью воображаемую шевелюру. — Гравы переклинило, говоришь? Вот и напросился. А если так попробовать… — Он пощёлкал тумблерами. — Ну готовьтесь! Сколько там осталось? Три, два…
Джамиль задёргался, как припадочный, пытаясь ухватиться за подлокотник ложемента. Его тут же перевернуло вниз головой. Он взвизгнул и разразился отборнейшей бранью на бакарийском. Насир даже удивлённо присвистнул.
— Гравы всё ещё клинит, — меланхолично заметила Лада.
— Здесь вообще хоть что-то работает? — простонал Томаш. — Что с кораблём?
— Сейчас-сейчас. Итак! Три, два…
Рубка заходила ходуном, гул усилился, отдаваясь болью в ушах, и тут же смешался с тишиной. В следующую же секунду раздался истеричный вопль Джамиля.
— Наконец-то! — Томаш скинул с себя ремень.
Джамиль валялся на полу, обхватив голову и задрав на ложемент ноги.
— Живой?
Джамиль вместо ответа подёргал ногами.
— Всё, гравы работают. — Насир откинулся в ложементе. — Но что за елдыш был — неясно. Запустил диагностику, разбираемся. С такими гравами мы, конечно, далеко не уйдём!
Голографический экран заработал, и над приборной панелью загорелась сотканная из тонких нитей модель корабля — как будто выеденная изнутри оболочка, — которая плыла в пустоту над фиолетовым серпом Бакара.
— Встань на орбиту повыше, — сказал Томаш. — Давай сразу на пояс Хулуда.
— Не вопрос, аотар.
— Чёрт! — процедил сквозь зубы Томаш. — Смешно будет, если придётся возвращаться! С нами после такого никто дела иметь не будет! Твою мать! Что происходит? Всё же нормально было с кораблём!
— Слушайте, мне кажется, что в такой ситуации просто опасно, просто неразумно куда-то лететь!
Джамиль наконец поднялся и стоял, покачиваясь, прижимая ладонь к пунцовой шишке на затылке.
— Сейчас не до вас, идаам! — отмахнулся Томаш.
Лада вылезла из ложемента. Лоб у неё покрылся испариной, а серые, почти бесцветные глаза лихорадочно горели.
— Ты как? — спросил Томаш.
— Лучше не бывает. Что с кораблём?
Голограмма тарки скользила над приборной панелью, переливаясь, как дым из мазина.
— Елдыш его знает! Разбираемся!
— Ага, — кивнула Лада. — Как хорошо, что у нас есть компетентный техник! Правда, Томаш?
— Я думаю, — проскрипел Джамиль, — нет, я просто уверен, что в такой ситуации мы не можем себе позволить продолжать миссию, не можем так безрассудно рисковать жизнями, иначе мы…
— Помолчите, идаам, вам сейчас вредно разговаривать! — перебил его Томаш. — Лада, отведи нашего гостя в медпункт.
— В какой ещё медпункт?
Томаш, не глядя, показал куда-то рукой.
— В мою каюту, там есть аптечка. Вполне вероятно, что у нашего уважаемого идаама сотрясение мозга.
Лада пожала плечами, подошла к Джамилю, посмотрела на него снизу вверх, и тот, что-то невнятно бормоча, послушно поплёлся за ней следом.
Масштаб на навигационной карте сменился. Голографический «Припадок», похожий на угасающую песчинку, медленно поднимался сквозь сверкающие нити орбит, отчаянно пытаясь вырваться из захватившей его паутины. Насир сидел, скрючившись, как паук, над терминалом и — терпеливо ждал.
Казалось, заход на орбиту длится вечность.