— Спрашиваешь! — фыркнула Лада.
Небо полыхало огнями, как во время артобстрела.
Лада всегда считала себя человеком без родины, но больше всего ненавидела Бакар с его душными мегаполисами, низкой гравитацией и вечным смогом, из-за которого приходилось бороться с накатывающей приступами тошнотой. Сама она родилась на Литии, но в ней текла кровь двух миров. Бакариец и литийка — союз редкий и одинаково презираемый на обеих планетах. Лада нигде себе не находила места. Высокая, с атлетичным телосложением и короткими угольными волосами — она стала чужаком и на Литии, и на Бакаре.
Она была красива — но какой-то холодной, отстранённой красотой, которая, скорее, могла вдохновить написать с неё портрет, чем вызвать шевеление в штанах. Это, впрочем, не помешало Томашу подкатить к ней в первый же полёт — и получить отлуп, о котором он до сих пор вспоминал с кислой миной. Лада тогда обворожительно улыбнулась, потрепала его по небритой щеке и сказала, что мужчины её совершенно не интересуют.
— Так ты расскажешь, о чём вы договорились? — спросила Лада. — Или руку тебе сломать?
Томаш даже не был уверен, что она шутит. Он набрал побольше воздуха в грудь:
— Знаю, это покажется тебе бредом, но…
— Чего? Какой ещё корабль без сигнатуры? — Насир покрутил пальцем у виска. — Вы там перепились без меня? Адыр елдыш! Знал я, надо было с вами идти! Хоть развлёкся бы!
Он с аппетитом наворачивал квелый на вид синтостейк, кое-как втиснувшись за столик в кают-компании. Корабль Томаша создавался по литийским меркам, и крупному бакарийцу — в два с лишним метра ростом — на нём было тесновато. Когда Насир сидел за обеденным столом, то казалось, что взрослый верзила залез каким-то чудом за школьную парту.
— Корабль как корабль, — сказал Томаш. — Ты чего, опять тинктуры перебрал? Сигнатуры меньше десяти лет назад появились, а до этого…
— Не учи учёного! — проговорил, аппетитно чавкая, Насир. — Знаю я всё без тебя и так! Сигнатуры и прочий абрам кирдым!
— Насик, может, ты прервёшь на время свою трапезу? — спросила Лада. — Или хотя бы начнёшь нас слушать?
— Да слушаю я! Херзац матерах! Что за корабль такой, который десять лет в какой-то харазе летает? Когда его отправили, у меня ещё печень живая была! А теперь это корыто домой вернуться решило? С этими, как их там, фанфарами и прочими херзацами? Вы там чем обдолбались-то? Тут одной тинктуры мало!
Томаш сел за стол, взял бутылку с разбавленной, судя по цвету, тинктурой, которой Насир запивал свой ужин, и глотнул прямо из горла.
— Трубы горят? — осклабился Насир.
— Иди ты!
— Я бы, может, и пошёл, да только некуда, херзац его так!
— Слушай, — спокойно сказал Томаш. — Дело серьёзное. И люди серьёзные. Видел бы ты, где они окопались! Ещё немного, и орбитальный лифт получится.
— И деньги серьёзные, — сказала Лада.
— Сколько?
— Двенадцать миллионов бакарийских.
Насир качнул головой.
— Ничего так. Можно залечь где-нибудь на дно и мирно допивать свою жизнь, причём напитки будут поприятнее, чем эта бормотуха.
Томаш ещё отхлебнул из бутылки. После коллекционной тинктуры, которой его угощала Айша, пойло Насира по вкусу почти не отличалось от воды.
— Нам вернут лицензию, — сказал он, — вместе с нашей старой сигнатурой. Только…
— Только вот это похоже на какой-то скверный розыгрыш! Больше десяти лет назад грузовоз потерялся, думали, что с концами, ан нет, херзац его, концы вот они! — Насир изобразил что-то невразумительное на пальцах. Томаш как-то попросил его объяснить смысл подобного жеста и до сих пор об этом жалел. — Хозяйка потерянного елдыша сама к нему лететь не хочет, а нас отправляет. За двенадцать миллионов! При этом ни груз ей не нужен, ничего — фоточки только по голосети перекинуть, и кабирах абрам!
— Она говорит, что груз уже не имеет ценности.
— Испортился, что ли?
— Понятно, почему сама лететь не хочет, — сказала Лада. — Война всё-таки. А нас не жалко.
— Конечно, не жалко. Стыковаться с кораблём, который на скорости идёт, удовольствие так себе! Ошибся с синхронизацией — и кирдык елдыш тебе, а не двенадцать миллионов!
— Да какая там скорость! — поморщился Томаш. Насир любил устраивать такие сценки перед каждым заданием, как актёр на шутовском бенефисе. — Корабль идёт в дрейфе, очень медленно. Он считай и не движется почти. Живых там никого уже нет. Скорее всего, корабль полностью мёртвый. Если им кто и управляет — то искусственный интеллект.