Золотым веком эстетики страха стало время расцвета и бешеной популярности готического романа в конце XVIII - начале XIX столетий. С публикации романа Горация Уолпола «Замок Отранто» в 1765 году в английской литературе началась настоящая вакханалия привидений, вампиров, маньяков и прочей нечисти, реальной и нереальной, завладевшей умами читающей публики от горничных до леди. Страх английского производства приобрел такую популярность, что со временем стал чем-то вроде обязательной программы для любой уважающей себя английской усадьбы, повышая ее ценность в большей степени, чем водопровод или центральное отопление. Ко времени викторианского процветания Британской империи страхи и ужасы стали столь же характерным признаком английскости, востребованным англоманами всего мира, как оксфордское образование, женский роман и радости мазохизма, называемые на континенте «чисто английским родом любви». Американцы, если покупали загородный английский замок, то обязательно требовали дворецкого и привидение, чтобы заполучить все удобства и неудобства подлинно английского образа жизни. Английский страх, импортированный в Америку, в произведениях Эдгара По подвергся современной обработке и стал столь популярен, что просто захлестнул мир. Опираясь на традицию готического романа, Эдгар По создал стиль, определивший характер индустрии массовых ужасов, заполонивших сегодня планету.
Для того чтобы понять специфику английского страха, отличающую его от страхов континентальных, достаточно сравнить готический роман и любое сочинение маркиза де Сада. И то и другое - детища века Просвещения. Ужасы, нагроможденные де Садом, могут вызывать различные ощущения - от отвращения до восхищения, но они никого не заставят ежиться от сладкого предчувствия неизведанного и напряженно ждать развязки. У де Сада все определено: то или иное количество жертв будут сношать и мучить различными способами и предметами, и все кончится разорванной задницей и перерезанным горлом. Наращивание сюжетной увлекательности в дальнейшем будет развиваться только вширь: за счет числа участников, их физических характеристик и разницы в социальном положении. Ужас нарастает, а страха нет. После того, как отсношали и убили первую жертву, множится их количество, но качество не меняется.
В готическом же романе важна протяженность страха, наполненного иногда безрезультатным ожиданием, лишенным цели, направления и конца. Бесконечная протяженность глухих коридоров, проезд по темной чаще леса, беспокойное ожидание неизвестных сил среди семейной идиллии, смутный сон в спальне, причем обязательно - очень уютной спальне. Разнообразие де Сада монотонно, однообразие английского ужаса вариативно. Правда, различны задачи: де Сад-то ищет Бога, а готический роман занимает время. Соответственно, различен и результат: у де Сада читатель, пройдя ужасы и пытки, если он обладает разумом, становится чище и лучше, а дочитав готический роман, отложит его в сторону, вздохнув с облегчением.
Повторюсь: страх - один из признаков благополучия, тяга к его эстетике - тем более. Поэтому happy end - обязательный итог готического романа. В этом отношении показателен все тот же фильм «Готика» Кена Рассела: после ночи бесконечно повторяющихся кошмаров милая компания молодых и эксцентричных английских интеллектуалов пьет утренний чай на свежем воздухе. Готические наваждения рассеялись и превратились в часть модных развлечений. Не так уж и важно, что практически всех участников вакханалии страха и безмятежного чаепития ждет преждевременная трагическая смерть. Смерть - тоже времяпрепровождение.
Неудивительно, что, поднаторев во всевозможных страхах, англичане создали и парадигму страха старости - «Портрет Дориана Грея». Типичное свидетельство молодости англосаксов, ведь это совсем юная европейская нация в сравнении с континентом. В романе Бульвер-Литтона «Пелэм, или Приключения джентльмена» есть сцена, когда молодой герой приезжает в Париж, где охотится за модной аристократической красоткой и, добившись ее, оказывается в туалетной комнате, где видит фальшивые локоны, зубы и телячьи котлетки, что красавица прикладывала к щекам, чтобы сообщить им упругость и румяность (кстати, рекомендуем всем этот, мало известный у нас способ). Пелэм уносит от нее ноги из последних сил, и спрашивается: кто кого боится? Уж, конечно, не француженка, которая на самом-то деле и есть настоящий охотник, а Пелэм. Строящий из себя денди, он просто сочная, но заурядная дичь. Француженке нечего терять, кроме своих цепей, она, как Спящая красавица, пролежала сто лет в колючках, так что теперь готова схватить любого мимо проходящего. Жадная и бесстрашная. А Пелэм в штаны наложил. Вожделение к молодости не свидетельствует о страхе, наоборот, это - проявление отчаянного бесстрашия. Из-за своей молодости, все время терзаемой страхом старости, англосаксы, как по эту, так и по ту сторону океана, и придумали все прелести: ботокс, лифтинг, увеличение груди, члена, стволовые клетки, золотые нити и липосакцию, а также гламур, боящийся воспроизведения старых лиц на своих обложках. Все портрет Дориана Грея пытаются выдумать. Постареют, будут посмелее.