Перс посмотрел на Клару.
– Я решила отозвать свои возражения, – невозмутимо заявила она.
Кэйт обратила внимание на странную форму ее фразы – Клара точно давала показания в суде.
– На каком основании? – осведомился Перс.
– Я полагаю, что Кэти права. Эти люди виновны.
– У вас есть доказательства?
– Конечно же, нет. Эти люди не оставляют доказательств своей вины. Это все чувства и интуиция, Дарога. Вы нанимаете только женщин, так чего же вы ожидали?
Кэйт хотелось влепить Кларе пощечину за эти слова, хотя та и поддержала ее.
– В районах, где людей непросто запугать, стоит лишь произнести имена этих пятерых, как воцаряется тишина, – объяснила Клара. – Там, во тьме, таятся люди, которых вы могли бы назвать чудовищами, – и даже они боятся Жоржа Дю Руа. Больше, чем… ну, например, Призрака Оперы. А ведь их не обеспокоит резкая статья в «Ла Ви Франсез» или спорное решение Ассамблеи. У остальных тоже зловещая репутация. Доктор Иоганнес[135], сатанист, утверждает, что отец Керн – худший человек в Париже. И не в переносном смысле, как сторонник дьявола мог бы обвинить христианина в его неверных с точки зрения сатанизма моральных установках. Иоганнес имел в виду общепринятое понятие зла. Худший человек в Париже. Буквально. Чудовищами не рождаются, ими становятся. Сиротские приюты, которыми заведует Керн, стали фабриками по производству таких чудовищ: жестокостью, лишениями и лицемерием там уродуют детские тела и души. Керн вырастил целые поколения, армию уродов. Я восхитилась бы таким учреждением, если бы не изъяны в вопросах эстетики. Ассолант – мясник, безусловно. За его ошибки другие расплачивались кровью. Еще до того, как во времена Кровавой недели в его распоряжение предоставили гильотину, он своими приказами убил больше французов, чем немцев. Мортен и Прадье – мелкие сошки. Они удержались на своих постах так долго только потому, что Дю Руа их защищает. По словам их бывших любовниц, Мортен – страстный сторонник учения маркиза де Сада (а это верный признак притворщика в кругах истинных знатоков высокого Искусства Пыток), а Прадье подвержен презренному пороку Захер-Мазоха. Они виновны. Все, с кем я говорила, утверждают так. Но потом не могут сказать, в чем именно эти пятеро виновны. Или не хотят сказать, невзирая на… крайние методы убеждения.
При словах «крайние методы убеждения» по телу Клары пробежала дрожь наслаждения – по крайней мере, именно так показалось Кэйт. Уж Клара определенно не была притворщицей в своем излюбленном искусстве.
Кэйт тоже охватило возбуждение – но по другой причине.
– Может быть, кто-то из Легиона и есть Гиньоль? – спросила она. – То есть мы все предполагали, что этот попрыгун в маске – юноша. Но есть ведь наркотики. Дю Руа или Керн могут накачиваться чем-то, что превращает их на пару часов в шустрого дьяволенка. Достаточно, чтобы выступить на сцене.
– Но постановка порочит их! – возразила Клара.
– Думаешь? Может, эта пьеска – хвастовство?
Клара задумалась.
– Или оскорбления Легиона Ужаса могут быть способом отвести от себя подозрения. Как нападки Хайда на Джекила[136].
– Маловероятно, – покачала головой Клара. – У этих людей достаточно врагов, чтобы им не нужно было становиться собственной мрачной тенью.
– Это верно, – согласился Перс.
Кэйт признала, что она права.
– Может быть, Гиньоль – человек из их прошлого? Переживший Кровавую неделю, брошенный Эскадроном смерти живьем в братскую могилу, он выбрался оттуда, одержимый манией мести. Или подчиненный, которого швырнули на растерзание волкам, переложив на него вину за преступления кого-то из этих пятерых, – и теперь, после долгих лет страданий от тифа и побоев в колонии, он вернулся в город. Или один из упомянутой тобой армии уродов, Клара, после кошмара в сиротском доме ставший сломленным Übermensch[137]. Но если это так, то почему просто не убить их? Насмешка кажется слабой местью.
– Француз предпочтет смерть осмеянию, – объяснила Клара. – Французы – странный народ, они дерутся ногами и ублажают женщин языком.
136
Джекил и Хайд – две субличности главного героя повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона (1850–1894).