Не успеет…
Из-за окна донеслось слабое шипение, и по лицу Ивана, отворачивающегося от экрана на звук, Юрий понял, что ракеты уже пошли…
Юрий передал Марину Николаю, подтолкнув его, чтобы шел дальше в коридор, и прыгнул на Ивана, прикрывая своим телом. На секунду они оказались лицом к лицу.
Как-то странно получилось. Ну, хоть сын пусть…
Юрий начал было:
– Передай Кириллу, чтобы…
Но в следующую секунду сзади что-то тяжко вздрогнуло, и все погрузилось во тьму.
Часть 2
Иван очнулся от звона в ушах. Было непонятно, действительно что-то звенит или это его слуховая галлюцинация. Он медленно открыл глаза и какое-то время соображал, что перед ним. Что-то темно-красное.
Иван по ощущениям понял, что лежит на животе, лицом уткнувшись в локоть, и то, что он видит, должно быть куском пола.
Он вспомнил взрыв и мгновение до него. В глазах защипало.
…Юрий что-то он хотел передать сыну. Не договорил.
Иван попытался поднять голову, охнул от яркого цветка боли, расцветшего в затылке, и опять прилег. Но он все-таки успел разглядеть сквозь дым. Рядом лежал планшет, дальше – входной дверной проем, куда его, по всей видимости, отбросило взрывом, а чуть левей – Юра…
Это его кровь из развороченного осколками тела залила весь пол вокруг, в ней отражались языки пламени – горел томограф.
Сколько он так пролежал? Минуту? Десять? Все равно, судя по тому, что он видел с камер на планшете перед взрывом, так быстро это не могло закончиться.
Иван потянулся к планшету и начал различать сквозь писк в ушах отдаленные звуки. Взрывы и выстрелы. Пол под ним периодически вздрагивал. Слух возвращался.
Прямо над ним раздался голос:
– Бля, не успели, Юрец…
Иван сделал усилие и поднял голову. В проеме стояли Нофрин с Николаем, а дальше за ними – еще бойцы.
Нофрин присел рядом:
– Живой?
– Вроде.
Нофрин оглянулся и сказал кому-то громко:
– Айтишник трехсотый. И два двухсотых.
– Ну, берите и пошли, пока здесь все не рухнуло.
– Сергей, планшет, – слабо окликнул Нофрина Иван.
– Забрал.
Ивана подняли, все задвигалось; тела он почти не чувствовал. С усилием почти прошептал:
– Стойте… Главное!
– Чего еще? – остановился Нофрин и наклонился к нему.
Иван сделал еще усилие:
– Антидот в операционной. Возьмите доктора, если живой, он покажет.
Перед глазами Ивана проплывали лица, руки.
– А что Роевский?
– Ушел.
Такие всегда уходят.
А такие, как Юра, нет.
Хотя нет, просто в разные места.
У голосов вокруг появились хвостики эха.
– Нашли, кто вертушку на нас навел?
– Нет пока, но кто-то из своих. Что там Юрий хотел командиру доложить?
– Вон айтишник оклемается, все расскажет.
Ивана несли, потом везли, над ним склонялись лица, ему что-то делали, кажется, пару раз укололи.
Потом появилось скуластое лицо с плоской переносицей и тремя звездочками на погонах.
– Ты тот самый айтишник?
– Так точно, товарищ полковник.
Это и был командир. Иван попытался сесть. Но его мягко придержали:
– Отдыхай, успеешь.
– Времени нет. И я не знаю, хватит всем вашим антидота…
Полковник кивнул:
– Ничего. Выбрать свою смерть – это уже немало.
Перед глазами Ивана, громко шелестя, слетали какие-то афиши – глупые и бесполезные, разваливались пустые эстрады, сморщивались, как печеная картошка, громкоговорители.
А ведь и правда, это уже немало.
*****
Иван смог поговорить с командиром Юрия, и тот оказался настроен очень решительно.
Пока миллионы смотрели ролик айтишника на ютубе, полк МВД во главе с полковником вышел на улицы, и к нему стали присоединяться другие военные и полицейские. Не только в их городе. Везде. Волна докатилась до других стран. Они крушили фуры-морозильники, подрывали самосвалы с известью, и белый «снег» кружил над городами и селами, преломляя лучи прорвавшего тучи солнца.
Иван смотрел на серую башню, словно погруженную и парящую в жидкости со снежинками в новогоднем шаре, и сердце трепетало, грудь все расширялась, гулко резонируя счастливым смехом.
Когда ролик закончился, прозревший народ стал выходить на улицы, и все вместе они образовывали реку, которая текла в сторону Башни, словно неумолимо сжимающийся несокрушимый кулак возмездия. Ее надо разрушить, не оставить камня на камне. Довольно рабства! Конец обману!
Иван, стоя на крыше одной из раскуроченных фур, вокруг которой на асфальте растеклась лужа от тающего льда, приложил ладонь козырьком ко лбу. Как незаметно они проникли в сознание каждого. А ведь он еще помнит время, когда никто бы не позволил даже самой мысли о том, что людям не принадлежит ничего, включая собственное тело. Эту мысль внедрили исподволь, что у людей ни на что нет прав, что им ничего не принадлежит, что это они должны государству. Что их органы у них, по сути, в долг. Все принадлежит системе. Фабрика органов, как и все прочие фабрики и заводы.