Но особенно поражало отсутствие всякого звука. Не успел я войти, как двери плавно и с пугающим беззвучием (и никак не иначе) закрылись у меня за спиной, и кабину затопила вязкая тишина. Поехал лифт или остался на месте – сам черт бы не разобрал. Глубокие реки неслышно текут.
Но и это еще не все. Меня окружали абсолютно голые стены. Ни панели управления, ни огоньков с номерами этажей, ни аварийной кнопки. Я почувствовал себя самым беспомощным существом на земле. Да что кнопка – не было ни табло с номерами этажей, ни предупреждения о максимально допустимой нагрузке, ни таблички фирмы-изготовителя. Не говоря уже о пожарном люке. Самый натуральный гроб. Готов поспорить, проверки на безопасность этот лифт не проходил. И никогда не прошел бы. В конце концов, должны же и у лифтов быть какие-то общие критерии...
Стоя столбом между четырьмя гладкими стальными стенками (абсолютно не за что ухватиться), я вспомнил кино о трюках Гарри Гудини, которое смотрел еще в детстве. Его связали по рукам и ногам, обмотали цепями и засунули в сундук, сундук обмотали другими цепями – и бросили в Ниагарский водопад. А может, и в пучину Ледовитого океана... Я вздохнул поглубже и хладнокровно попытался сравнить свое положение с ситуацией Гудини. Мое преимущество – в том, что руки-ноги у меня свободны. Козырь Гудини – он знал, как действовать.
Шутка ли – я даже не знаю, движется лифт или нет! Я негромко покашлял. Прозвучало странно. Меньше всего похоже на человеческий кашель. Точно комок глины шмякнулся о бетонную стену. Просто не верится, что мое тело способно издавать такие звуки. На всякий случай я кашлянул еще раз, но результат оказался тем же. И я решил больше не кашлять.
Очень долго я простоял, не двигаясь. Но сколько ни стоял, двери лифта не открывались, хоть тресни. Мы с лифтом застыли в пространстве столь безжизненно, что послужили бы идеальными моделями для натюрморта «Мужчина и лифт».
Я всерьез забеспокоился.
Может, он сломался? Или его диспетчер – представим, что существует такая должность – забыл, что внутри есть я? Иногда ведь со мной бывает : кто-нибудь напрочь забывает о моем существовании. Так или иначе, результат налицо: я наглухо заперт в огромном сейфе из нержавеющей стали. Я вслушался в тишину, но не уловил ни звука. Прижал ухо к стенке – никакого эффекта, лишь на зеркальной панели остался белый отпечаток. Очень похоже, что этот железный ящик сконструировали так, чтобы он поглощал любые звуки. Для проверки я попытался насвистеть припев «Дэнни Бой»2, но у меня получился скорее хрип собаки с затяжной пневмонией.
Делать нечего – я прислонился к стенке и стал убивать время, пересчитывая мелочь в карманах. Хотя для человека моей профессии это не столько убивание времени, сколько шлифовка практических навыков. Примерно как для боксера – регулярное поколачивание груши. Строго говоря, это вовсе не убивание времени. Ведь только повторяя одно действие много раз, мы можем восстановить свое внутреннее равновесие.
Как бы то ни было, я всегда стараюсь носить в карманах побольше мелочи. В правый карман кладу монетки в сто и пятьсот иен, в левый – по пятьдесят и по десять. Одноиеновые и пятииеновые прячу в задний карман и в расчет не беру. Просто засовываю руки в карманы и считаю: правой рукой – монетки в сто и пятьсот иен, левой – по пятьдесят и по десять.
Тому, кто не занимался подобным подсчетом, наверное, трудно представить это занятие, для новичка нелегкое. Правое полушарие мозга считает свое, левое – свое, а результаты складываешь, как две половинки арбуза. Пока не привыкнешь, выходит не очень удачно.
Хотя, если быть точным, я не знаю, работает ли мозг отдельно левым и правым полушариями. Возможно, нейрохирург употребил бы здесь более вразумительные формулировки. Но я ничего не смыслю в нейрохирургии, и мне действительно кажется, что для таких параллельных подсчетов я задействую каждое полушарие в отдельности. Во всяком случае, от подобной процедуры я устаю гораздо сильней, чем обычно. А все потому, что я для удобства привык считать, будто правое полушарие у меня занимается правым карманом, а левое – левым.
То есть, я действительно воспринимаю вещи, события и людей вокруг так, как мне удобнее. Это вовсе не значит, что для окружающих удобен мой собственный характер (хотя, признаться, не без этого). Просто окружающий мир слишком часто подтверждает странное правило: чем давать вещам объективную оценку, лучше воспринимать их как тебе удобно – и приблизишься к истинному пониманию этих вещей.
Вот, скажем, был бы я убежден, что Земля – не шар, а нечто вроде гигантского кофейного столика. Разве в повседневной жизни я бы испытывал из-за этого какие-то неудобства? Конечно, такой пример – крайность; нельзя так просто подстроить под себя все что хочешь. Но факт остается фактом: удобноезаблуждение в том, что Земля – кофейный столик, кладет на лопатки объективную истину того, что Земля круглая, вместе со всеми ее неудобствами: гравитацией, часовыми поясами, экватором и прочими бесполезными в практической жизни вещами. Ну в самом деле – сколько раз на своем веку обычный человек жизненнозависит от того, что он знает слово «экватор»?
Вот поэтому я и стараюсь, по мере сил, глядеть на мир с точки зрения простого удобства. Моя философия – в том, что на белом свете существует огромное – а точнее, бесконечное – число возможностей. И выборэтих возможностей в значительной степени предоставлен людям, населяющим этот мир. Иначе говоря, мир – это кофейный столик, изготовленный из хорошенько сконденсированных возможностей.
Так вот, пересчитывать мелочь в обоих карманах сразу – занятие весьма непростое. Я сам потратил кучу времени, пока не наловчился. Зато когда набьешь руку, этот навык уже так просто не исчезает. Очень похоже на умение плавать или ездить на велосипеде. Хотя, конечно, и там без тренировки нельзя. Иначе вообще невозможно развивать какие-то способности и совершенствовать их. Вот почему я всегда стараюсь носить в карманах побольше мелочи и пересчитываю ее, как только выдается свободная минутка.
Итак, сейчас у меня в карманах – три монеты в пятьсот иен, восемнадцать монет в сто иен, семь монеток по пятьдесят и шестнадцать по десять. Итого – три тысячи восемьсот десять иен. При подсчете не запнулся ни разу. Такие смешные суммы пересчитывать проще, чем пальцы на руках. Довольный итогом, я прислонился к стенке и уставился на двери лифта. Как и прежде – закрытые.
Почему они так долго не открываются, я не знал. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что версия о неисправности лифта, как и версия о забывшем про меня диспетчере отпадают. Слишком уж все это нереально. Конечно, я не хочу сказать, что в реальности лифты никогда не ломаются, а диспетчеры всегда предельно внимательны. Напротив, я прекрасно знаю: так бывает сплошь и рядом. Я всего лишь хочу сказать, что в нестандартной реальности (а ничем иным этот идиотский саркофаг не назовешь) как раз то, что не имеет ни малейших особенностей, для удобства иногда стоит воспринимать как некий уникальный парадокс. В самом деле: обычные люди, которые не содержат лифты в исправности, сажают в кабины пассажиров и забывают о них, – разве стали бы такие люди сооружать настолькостранный лифт?
Разумеется, нет.
Так не бывает.
Слишком уж напряженно, придирчиво и обстоятельно они вели себя со мной до сих пор. Будто измеряя линейкой длину каждого моего шага, изучали до мельчайших деталей все, что связано с моим появлением. Не успел я войти в здание, как охранники остановили меня, спросили о цели визита, отыскали мое имя в списке посетителей, заглянули в мои водительские права, перепроверили мою личность в базе данных Центрального Компьютера, с ног до головы ощупали меня металлоискателями – и лишь потом запихнули в этот проклятый лифт. Так жестоко не проверяют даже на экскурсии в монетный двор. Тем труднее представить, что теперь вся их подозрительность вдруг улетучилась.