Как будто этого было мало, по ушам ударил чей-то пронзительный крик, полный животного ужаса, и только через секунду я осознал, что это я кричу. Я увидел, что островки с мостиками летят вверх, но запоздавшее чувство падения разъяснило, что это я падаю. Подо мной было небо, костяшки летали ниже, и я понимал, что если с такой высоты упаду на домино, то расшибусь в лепёшку, что не прибавляло радости. Продолжая кричать и зачем-то держать в руках обрывок лианы, я со скоростью кометы падал вниз. В ожидании скорой смерти я зажмурился, успев заметить краем глаза что-то синее, направляющееся в мою сторону.
Что-то большое и твёрдое больно ударило в живот, прекратив падение и вышибив из меня дух. Я не то что кричать, даже дышать теперь не мог и просто хрипел, задыхаясь. Я открыл глаза и понял, что лежу на чём-то синем и гладком, а по бокам от меня медленно бьют по воздуху белые птичьи крылья. Выпустив бесполезный обрывок лианы, я руками оттолкнулся от спины крылатой коровы – а, как оказалось, это была именно она – и вновь обрёл возможность дышать. Я глубоко вздохнул, запуская остановившееся было сердце, и сел поудобнее. Знакомое парнокопытное возмущённо замычало, но сбрасывать меня не стало и продолжило свой полёт. Я облегчённо вздохнул и позволил себе наконец расслабиться. «Если я буду так часто падать, то скоро стану бояться высоты», - подумал я.
Корова, в последний раз взмахнув крыльями, приземлилась на острове, окружённом горами и скалами цвета охры, и стала жевать немногочисленные пучки травы на сухой земле. Я скатился с гладкого синего бока и, мягко похлопав парнокопытное по спине, шепнул:
- Эм… Спасибо, что спасла меня.
Корова перестала жевать и с пониманием и, кажется, сочувствием посмотрела на меня. Издала короткое «му!», которое я принял за «пожалуйста», и вновь принялась за траву.
Я видел только часть этого острова, она была окружена горами слишком правильной треугольной формы, словно их рисовали под линейку. Я пошёл по сухой потрескавшейся земле, слегка усыпанной песком, аккуратно обходя пучки травы, чтобы ненароком не лишить спасшую мне жизнь корову завтрака, и набрёл на затерявшиеся в песке железнодорожные рельсы. «Странно, откуда здесь взяться поезду?» - недоуменно подумал я и пошёл между длинными железяками. Стояла невыносимая жара, сухой горячий ветер бил в лицо, засыпая глаза и нос мелким песком, безумно хотелось пить, и нигде не было и намёка на тень, даже скалы, окружающие остров, были освещены ставшим вдруг недружелюбным солнцем. На сухой земле почти не было растительности, только сухие колючие кусты и пучки травы, в тени которых прятались небольшие животные, похожие на рыб, только с лапами и без хвостовых плавников. Слышен был стрекот кузнечиков или сверчков, но ни того ни другого я не увидел, как бы ни вглядывался в трещинки на земле и в траву.
Чем дальше я шёл, тем уже становился остров и тем ближе друг к другу оказывались скалы. На каменных треугольных склонах были вырезаны странные закрученные узоры, которые светились жёлтым песочным светом на солнце. Рельсы вывели меня в узкое ущелье, в котором не смогли бы свободно пройти два человека. Я из любопытства подошёл к стене ущелья и провёл пальцем по резному узору. Вдруг этот самый узор засветился ещё ярче, и на нём выступили капельки влаги. Их становилось всё больше, они сливались в большие капли и маленькой струйкой стекали вниз, к сухой земле.
- Вода! - радостно воскликнул я и подставил руки чашечкой под струю. Вода оказалась приятно холодной, слегка сладковатой на вкус, и я пил, пил, и не мог остановиться. Когда я наконец напился, узоры потухли и вода перестала литься. Но мне уже было всё равно, ведь я мог повторить такой же фокус с другими узорами.
Дальше я пошёл с куда лучшим настроением. Я наткнулся на какой-то мяч, похожий на те, в какие играли дети из приюта. Только этот был сделан из железных болтов, гаек и шурупов. Я немного удивился, но этот мир был слишком сумасшедшим, чтобы удивляться всему, что видишь, поэтому я продолжал идти вдоль рельс, пиная на ходу мяч.
Внезапно мяч стал двигаться без моего участия, внутри него что-то глухо зажужжало. Из общей кучи оторвался один из болтов и повис в воздухе, махая пчелиными крылышками и издавая зловещее жужжание. Я понял, что это было нечто наподобие осиного гнезда, и уже пожалел, что тронул его. Болт-оса подлетел ко мне и из его шляпки вырвалась маленькая синяя молния, ударившая по нервам не хуже огня. Сжав зубы от нестерпимой боли, я побежал, на бегу заметив, как из гнезда вырывается всё большее количество железных ос. Как только боль во всём теле отступала, очередная оса догоняла меня и снова жалила молнией, и мне приходилось бежать ещё быстрей.
И вот, когда я уже был на пределе своих возможностей, я увидел прямо в скале решетчатую дверь. Металлические прутья её располагались настолько близко друг к другу, что сквозь них не могла пролететь даже болт-оса, и в этом я увидел своё спасение.
Добежав до двери, я рывком открыл её – к счастью, она была не заперта - забежал внутрь и тут же захлопнул за своей спиной. В просветы между прутьями тут же проникло множество ножек болтов, но шляпки были слишком большими, чтобы оса могла залететь сюда целиком. Болты бессильно жужжали и пытались ударить молниями, поэтому я поспешил отойти подальше.
Я оказался в чем-то, походившем на тоннель, вырезанный в скале. Пол, стены и потолок были каменными, как в пещере, и тут было куда более прохладно, чем в ущелье. Я увидел в конце тоннеля рассеянный свет и пошёл в ту сторону. Всё равно, оставаться здесь, рядом со сдерживаемыми лишь решетчатой дверью болтами-осами, я не собирался.
Я вышел на край оранжевого песчаного карьера. Солнце здесь палило не так нещадно, как раньше, но и ровных треугольных гор с их волшебными узорами тут не было. Стены карьера неравномерными крутыми ступенями уходили вниз, к недалёкому дну.
А на дне карьера возвышалось кладбище гигантской разбитой посуды.