Кокарда на пилотке была лучше!
Определившись, ворона подхватила клювом предложенную ей „подделку“ и высоко подбросила её вверх. Кокарда, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, приглушенно звякнула и упала невдалеке от её левой лапки. Сдерживая раздражение, ворона щелкнула клювом, в два прыжка настигла упрямую железку, и… описав широкую дугу, та улетела далеко в сторону и беззвучно упала на холмик перезимовавшей прелой листвы.
– КарррКарррда! – с обидой и угрозой напомнила майору о его обещании начавшая выходить из себя птица.
– Успокойся, глупая! – наконец понял её майор. – Держи, раз уж ты такая упрямая!
Он снял с головы пилотку и начал отворачивать её край, пытаясь добраться до разогнутых в стороны металлических усиков кокарды.
– Упрррямая! – подтвердила ворона, переступая лапками и мотая головой.
Извлеченную из головного убора кокарду майор из рук не выпустил. Он протянул её на раскрытой ладони вперёд и замер.
– Упрррямая! – напомнила ему ещё раз ворона и, на всякий случай, распушила веером хвост.
– Я тоже упрямый! – не сдался майор. – Или берёшь свою цацку из руки, или – гуляй, красавица, без кокарды!
– Грррабят! – пожаловалась растерявшаяся от такого напора его крылатая собеседница.
– Не дури! Бери, раз разрешаю! – так и не сжалился майор.
– Пррропаду! – предупредила ворона и всё же решилась: – Беррру!
Она боком, часто переступая лапками, постоянно останавливаясь и оценивая обстановку, двинулась к руке офицера.
Тот продолжал сидеть, совершенно расслаблено и безучастно.
Приблизившись, пребывавшая в полнейшем смятении птица некоторое время стояла возле самой его ладони, прислушиваясь к собственным ощущениям и к своей интуиции.
Интуиция молчала, а из ощущений – преобладало крайне редкое для неё всепоглощающее спокойствие. От руки майора вкусно пахло яичницей, и для вороны это стало последним решающим доводом.
Немного присев, она осторожно потянулась к лежащей на ладони кокарде. Ей показалось, что прошла целая вечность до того момента, как её клюв судорожно щелкнул, и в нём оказалось вожделенное сокровище.
Ворона отпрыгнула – раз и ещё – и взмыла в воздух.
Тем временем майор подобрал лежащую на листве кокарду, укрепил её на пилотке и этой же пилоткою весело помахал наблюдавшей за ним птице.
– Пррриходи! – неожиданно для себя самой крикнула ворона.
– Завтра! И корочку принесу! – ответил ей майор.
Утром следующего дня, когда майор вместе со своими друзьями шел на занятия, с заблаговременно занятого вороной наблюдательного пункта раздалось радостное:
– Карррмандиррр!!! Корррочка!
– Пррривет, карррсавица! – поздоровался с нею майор на-вороньем, а его товарищи рассмеялись.
– Саша! – заметил один из них. – По-моему, это та самая ворона, которая тогда тебя ругала! Умная птица! Теперь не отстанет! Я читал – у них совершенно феноменальная память! Не дразнил бы ты её – вдруг в глаз клюнет? Как потом девушкам подмигивать будешь?
– Не клюнет! – ответил майор и подмигнул вороне вполне целым и здоровым глазом, а затем достал из кармана пшеничный сухарик и добавил на-вороньем: – Корррочка, карррсавица!
Ворона незамедлительно сорвалась с ветки и уже через пару мгновений пыталась поудобнее устроиться на плече у майора. Её лапки соскальзывали с пристёгнутого к куртке погона, и птице пришлось сначала пошире развести пальчики, а затем с силой вонзить их в шаткую опору.
Майор поморщился, привыкая, и протянул вороне обещанную корочку. Та ловко перехватила угощение, но, к окончательному изумлению и без того оторопевших спутников майора, осталась сидеть у него на плече.
– Тихо, мужики! – сквозь сжатые зубы предупредил их майор и осторожно двинулся в сторону учебного корпуса.
Чуть приотставшие товарищи могли наблюдать достойную удивления картину: на плече их мерно шагавшего товарища, подобно ловчей птице на облучке седла средневекового охотника, сидела ворона. Сырного цвета сухарь, крепко зажатый в её клюве, и сама слегка пружинящая лапами птица – мерно покачивались в такт с шагами офицера.
У входа в академию майор с сожалением остановился.
– У тебя имя есть, красавица? – спросил он ворону.
На известный со времён дедушки Крылова приём ворона не купилась. Немного подумав, она только нахохлилась, распустила веером хвост и немного присела, ещё крепче вцепившись в выскальзывающий из захвата погон.
– Аза! – вдруг сказал майор. – Я буду звать тебя Азой!.. Понятно?
Ворона выпрямилась и наклонила голову набок, явно вслушиваясь в звучание произнесённого имени.
– Аза! – повторил майор. – Ты теперь – Аза!.. Ну? Давай, лети! А то у меня занятия! Пора!
Словно почувствовав, что их разговор окончен, обретшая человеческое имя птица сорвалась с плеча майора и, не выпуская из клюва корочки, быстрыми взмахами устремилась в сторону своего гнездовья.
– Что это было? – спросили майора его пришедшие в себя сослуживцы.
– Что-что?.. – улыбнулся им майор. – Я теперь вороний поп. Красивым птицам имена, как видите, раздаю, пшеничной корочкой причащая! – и, немного помедлив, добавил: – Знаете, мужики, я Павлова – того, который академик и физиолог – с детства терпеть не мог. „Животные – неразумны! Инстинкты, рефлексы…“ – старческим надтреснутым голосом произнёс он. – Дурак этот Павлов, хотя и академик!
В последующие дни, по утрам, ворона Аза неизменно встречала майора и „каталась“ на его плече до тыльной двери старого учебного корпуса. Получив в конце поездки ставший ритуальным сухарик, она бережно несла его в жилое гнездо и с наслаждением съедала. Ей почему-то казалось, что у этих сухариков совершенно необыкновенный, не похожий ни на что другое, какой-то домашний запах и вкус.
Месяц спустя, обнаружив, что, в течение рабочего дня, майор всё же иногда появляется на территории академии, Аза стала сопровождать его и днём.
Иногда она просто перелетала с одного дерева на другое, сопровождая своего нового друга вдоль пути его следования. Иногда – с гордым и независимым видом – ехала у него на плече. Её совершенно не смущал тот факт, что корочку в неурочное время она не получала. Аза знала, что корочки и прочая вкуснятина живут у людей в домах, и попадают в мусорные контейнеры только в исключительных случаях. Когда провинятся. К примеру – зачерствеют, или ненароком подцепят горькую чёрно-зелёную плесень.
Её майор был хорошим хозяином. Он строго следил за своими корочками, и они у него никогда ничем таким неприятным не болели.
Азе нравились их с майором отношения. К немалой радости его товарищей она даже научилась произносить своё имя:
– Кхаззза! – отрывисто и хрипло „пугала“ она слишком близко подходивших к нему офицеров, заявляя о неприкосновенности своих прав на его дружбу.
Как-то незаметно для себя самого майор привык ежемесячно менять истрёпанный птичьими лапками правый погон. Борясь с вытянутыми из куртки вороньими коготками зацепками, он стал носить с собой маленькие маникюрные ножнички.
Наступило лето.
Майор отправил свою семью на Украину. К тёще. Шла подготовка к сдаче сессии, и он стал просиживать в академии допоздна.
Аза даже заскучала без их, уже ставших привычными, ежедневных встреч и без неспешных прогулок на таком уютном плече.
Социализм – это учёт и контроль. А тёща – это гремучая смесь народного контроля и таможенного терминала в одном флаконе.
Тёща приехала к майору на третий, после отъезда семьи, день. Ранним утром. Она открыла дверь его комнаты изъятым у жены ключом и притаилась в засаде.
Придя в общежитие с соскучившейся птицей на плече, майор обнаружил в своей комнате совершенно досадное и абсолютно необъяснимое присутствие пожилой потной женщины.