Для непосвящённых: Л–1 – это такой костюм из прорезиненной ткани, в котором военные люди, не дай бог случись война, преодолевают зараженные всякой гадостью участки местности. Это дальнейшее развитие ОЗК (общевойскового защитного комплекта), но в Л–1 резиновые сапоги отдельным предметом экипировки не являются, а плавно переходят во влагогазонепроницаемые штаны-комбинезон с лямками через плечи. В комплект Л–1 входит такая же прорезиненная куртка с капюшоном и с приваренными к её рукавам перчатками. Одетый в сие чудо военной химической мысли военнослужащий чем-то отдалённо напоминает водолаза, а, при наличии противогаза попричудливее – инопланетянина.
Мысль о таком использовании его имущества Серёге Ячменёву не понравилась.
– Его же потом не отмоешь! – скривился он.
– Отмоем! – воспрял зампотыл. – А нет, я тебе два достану! Новеньких! С ноля!
Внимательно следивший за беседой солдат сразу смекнул, что в предлагаемом лейтенантом варианте он не только не запачкается, но и, если что, вполне успешно сохранит инкогнито.
– С химкостюмом нырять согласен! – поспешно вставил он.
– Не "Сы", а "Вы", – поправил его язвительный лейтенант.
Спустя полчаса облачённый в резину солдат нервно переминался с ноги на ногу, слушая последние наставления лейтенанта. Даже без надетого противогаза вид у него был довольно таки инопланетный, а обтянутая матово блестящей резиной сутулая спина и вовсе придавала поразительное сходство с богомолом.
– Спустишься, коробку противогаза держи над головой, – инструктировал лейтенант. – А то облепишь подсумок жижей и дышать не сможешь. Нащупаешь ногой пистолет, подашь знак майору Осинкину. Потом передашь ему подсумок с противогазом, чтобы он его подержал над поверхностью, и приседай. Рыбкой нырять не надо. Не на пляже. Потом на ноги хрен встанешь. Скользко. Всё понял?
Боец старательно кивал и тоскливо косился в сторону гарнизонного туалета.
Тем временем на плацу началось построение на ужин. Не желавший попадаться на глаза сослуживцам Богомолов спешно спрятался за угол штаба, а ещё не сдавший дежурство Ячменёв зычно скомандовал:
– Внимание, старшинам рот! Ужин уже накрыт! Личный состав на плацу не задерживать! Опоздавшим устрою строевую подготовку! – и, вполголоса, специально для Осинкина, добавил. – Как зайдут последние – вперёд! На всё про всё – полчаса! Больше мне их за столами не удержать!
Старавшиеся переорать друг друга роты спешно двинулись в направлении к столовой. Пять различных одновременно исполняемых строевых песен причудливо переплетённым эхом рокотало над плацем. Истошно орущие проголодавшиеся солдаты не очень старались держать шаг и равнение, но перемещались довольно быстро, и скоро последний, подгоняемый Ячменёвым, воин скрылся за дверями столовой.
Осинкин и боец Богомолов тут же рысью протрусили к гарнизонному туалету. Спустя пару минут Богомолов был опущен в яму, и приободрившийся зампотыл помахал Серегам, что всё в порядке. Он развернулся к зловонному проёму и с воодушевлением принялся наблюдать, как топчется его спаситель, стараясь ногами нащупать оброненный пистолет.
Тем временем на штабное крыльцо вышел капитан Панов. Судя по надутым бровям и насупленным щекам (а выглядело это именно так) – начальник штаба был не в духе.
– Что, товарищи офицеры? Дурака валяем? – зловеще поинтересовался он и машинально проследил за их взглядами.
При виде майора Осинкина ноздри начальника штаба хищно затрепетали.
Что мог делать в столь дурно пахнущем заведении зампотыл, да ещё склонив лицо над посадочным местом?
Сомнений не было! Зампотыл опять фатально пьян, и его нещадно рвёт!
Казалось, даже солнце несколько померкло на фоне мгновенно вскипевшего начальственного гнева.
– Майор Осинкин!!! Ко мне! – раздался над плацем резкий, словно удар хлыста, голос Панова.
Осинкина будто током ударило. Он нехотя, как-то по-крабьи, бочком, материализовался из дверного проема и замер, стараясь не смотреть в сторону Панова.
К начальнику штаба Осинкину явно не хотелось.
На Руси всегда и во всём виноваты дураки и дороги, но, когда поблизости нет ни тех, ни других – источником неприятностей считается промежность. И зампотыл нашёл таки выход! Красноречиво мыча и непрерывно тыча раскрытой ладонью в область собственной промежности, он скрылся за углом туалета.
Повторно окликать Осинкина Панов не стал. Видимо счёл это ниже своего достоинства. Он повернулся к сменяющимся дежурным и принялся расспрашивать старлея Ячменёва о выполнении какого-то мелкого, отданного ещё утром поручения.
Между тем на противоположенном конце плаца, в одноэтажном здании гарнизонной медсанчасти, открылась оббитая искусственной кожей дверь. Из неё, мелко семеня ножками и суетливо оглядываясь по сторонам, выскочил начальник медслужбы – старший прапорщик Гаврица. Рабочий день военного медика закончился, и он, не преминув опрокинуть ставшую привычной мерную стопку неразбавленного медицинского спирта, пребывал в самом благодушном настроении.
Но спирт оказывал на тучный организм старшего прапорщика самое неожиданное воздействие. С одной стороны – поднимал настроение, с другой – ввергал в состояние свирепого молниеносного поноса.
Катастрофа надвигалась, и старший прапорщик, судорожно сжав половинки объемистого зада, частыми мелкими шажками понёсся через плац в сторону гарнизонного туалета. Длинные ресницы его по коровьи выразительных карих глаз хлопали на ходу растерянно и тревожно, рослое крупное тело подрагивало многочисленными жировыми складками. Комплекцией прапорщик напоминал помесь популярного тогда греческого соловья Демиса Русоса с находящейся на сносях гигантской сарделькой. Кличка "Дюймовочка", уже давно кочевавшая за Гаврицей по гарнизонам и весям, судя по всему, была дана ему в насмешку.
О последовавших за этим событиях интереснее всех рассказывал боец Богомолов:
– Нащупал я, значит, ногой пистолет, – меланхолично вещал он очередной группе хихикающих слушателей, – ну и показываю, значит, зампотылу, что всё путём. Отдал ему подсумок, и нырь в эту гадость! Выныриваю, значит. Ни хрена не видно. Протёр перчаткой стекла на противогазе, вижу – что-то солнца многовато. Зампотыл его загораживал. Ну, думаю, раз есть солнце, значит, нет зампотыла! Наверное, пошёл кого-то отгонять. Смотрю, а подсумок валяется на дерьме и медленно тонет. Подхватил его левой рукой, в правой-то – пистолет. Стою себе, весь в дерьме. Стою и думаю: "Раз пистолет у меня, значит, зампотыл меня не бросит!" А тут, значит, солнце опять пропало. Совсем темно стало. Я думал – зампотыл вернулся. Протёр очки ещё раз, смотрю… и глазам не верю! Прямо надо мной – здоровенная жопа! Голая! И, значит, начинает эта голая жопа срать!.. Так обидно стало! И так весь в дерьме. А тут ещё и на голову серут! Ну, я и ткнул её два раза пистолетом!
Дальнейший рассказ ведется от имени старшего прапорщика Гаврицы. Манера разговаривать у военного медика полностью соответствовала манере ходить. Он часто-часто сыпал словами и, зачастую, не закончив одно слово, уже торопился вытолкнуть из себя следующее. Понять прапорщика было затруднительно, но слушать увлекательно.
– Выпил я вечером, как водится, стопочку, – вещал Гаврица. – Чувствую: клапан прижало. Ну, я бегом в туалет. Сел. Только с духом собрался – чувствую во что-то жопой упёрся. Сначала подумал, что солдаты не только виноградом весь туалет загадили, но ещё и лозу притащили и в очко сбросили. Почему-то подумалось, что это я в лозу упираюсь. Обернулся убрать. А то процессу мешает. Короче, оглядываюсь, а там… мама родная! Марсианин с бластером! Страшный!