В те дни игры Мировой серии проходили днем, поэтому, если хотелось посмотреть игру, приходилось либо прогуливать уроки, либо вовремя заразиться какой-нибудь инфекцией («Мам, представляешь, учитель сказал, что сейчас повсюду бродит туберкулез»). Где бы ни работало радио или ни был включен телевизор, вокруг собиралась толпа. Возможность посмотреть или послушать хотя бы кусочек игры Мировой серии, хотя бы всего пол-иннинга во время обеденного перерыва, вызывала нечто вроде тайного трепета. А если случалось побывать на игре, на которой произошло что-то монументально важное, вы запоминали это на всю жизнь. Мой отец имел необъяснимый талант оказываться на играх в такие моменты, но ни одно событие не превзошло по важности плодотворный (какое еще слово может быть более подходящим) сезон 1951 года, когда начинается наша история.
Когда команда Национальной лиги (один из двух дивизионов Главной бейсбольной лиги, второй — Американская лига) «Бруклин Доджерс» шла к легкому чемпионству, в середине августа их соперники с другого конца города, «Нью-Йорк Джайантс», вдруг расшевелились и начали невероятно быстро догонять. Внезапно «Джайантс» перестали проигрывать. Они выиграли 37 из 44 игр дома, отрезав «Доджерс» путь к казавшейся неопровержимой, как воля рока, победе. К середине сентября других разговоров, кроме тех, продержатся ли «Доджерс», попросту не велось. Многие болельщики падали замертво от жары и возбуждения. Две команды закончили сезон с абсолютно равными показателями, так что спешно организовали плей-офф, чтобы определить того, кто встретится с чемпионами Американской лиги в Мировой серии. «Реджистер», как почти все региональные газеты, не посылала репортеров на этот неожиданный плей-офф, предпочла положиться на телеграфную связь, пока не дойдет до «настоящего финала».
Плей-офф удлинил общенациональную пытку на три дня. Первые две игры команды свели вничью, так что все решалось в третьей. «Доджерс», как казалось, вернули себе прежнюю решительность и неуязвимость. Они вели 4:1 перед финальным иннингом, и им оставалось всего три аута до победы. Но «Джайантс» ответили на вызов, набрали очко и провели еще двух раннеров на базы, а Бобби Томсон (который родился в Глазго, мржете этим гордиться) вышел на прием. То, что сделал Томсон тем вечером в сгущающихся осенних сумерках, не раз называли самым великим моментом в истории бейсбола.
«Подающий „Доджерс“ Ральф Бранка сделал бросок, который внес вчерашний день в историю», — написал один из репортеров. К сожалению, в историю вошел не этот бросок. Бобби Томсон, Летучий Шотландец, отбил вторую подачу Бранки за левую стену поля так судьбоносно и так поразительно, что над стадионом на какое-то мгновение повисла изумленная тишина.
«Затем, когда пришло осознание чуда, двухэтажные трибуны „Поло Граундз“ сотряслись до самого сорокалетнего фундамента. „Джайантс“ выиграли чемпионат, победой завершив один из самых невероятных сезонов в истории бейсбола».
Автор этих слов — мой отец, который неожиданно оказался на игре и видел удар Томсона. Никто не знает, как он уговорил руководство «Реджистер», известное своей скупостью, отправить его за 1132 мили от Де-Мойна в Нью-Йорк на решающую игру — на внезапные расходы, которых категорически не одобряли в «бережливые десятилетия», — или как он успел получить бейдж и занять место в ложе для прессы в столь поздний час.
Но он должен был там быть. Это и часть его судьбы. Не думаю, на самом деле, что Бобби Томсон отбил тот мяч только потому, что мой отец был на стадионе, или что он не отбил бы его, если бы отца там не было. Я просто хочу сказать, что мой отец был там, как и Бобби Томсон, мяч отбили, и иначе быть не могло.
Мой отец наблюдал за Мировой серией, когда «Янкиз» почти без труда в шести играх побили «Джайантс» (вообще, та осень вместила в себя столько восторга, сколько его есть в мире), а затем вернулся к своей обычной тихой жизни в Де-Мойне. Всего через месяц, холодным снежным днем в начале декабря, его жена легла в больницу Милосердия и почти без усилий родила мальчика, их третьего ребенка — второго сына, первого супергероя. Его назвали Уильям, в честь деда, а дома звали Билли — до тех пор, пока он не вырос и не попросил его так не называть.
Помимо великих побед в бейсболе и рождения Человека-молнии, 1951 год в Америке был насыщен событиями. Президент Гарри Трумэн быстро уступил место Дуайту Эйзенхауэру, война в Корее была в полном разгаре и не обещала ничего хорошего, Джулиуса и Этель Розенбергов во всеуслышание обвинили в шпионаже в пользу Советского Союза, однако они просидели в тюрьме еще два года до того, как попасть на электрический стул. В Топеке, штат Канзас, скромный чернокожий парень по имени Оливер Браун подал в суд на местный школьный комитет за то, что они отправили его дочь в школу для черных, которая находилась за двадцать один квартал от его дома, тогда как хорошая школа для белых была всего в семи кварталах. Дело, увековеченное под названием «Браун против отдела народного образования», стало одним из самых масштабных за всю современную американскую историю, однако не освещалось прессой еще три года, пока не дошло до Верховного суда.