Солнце повернуло на закат, повеяло прохладой.
— Теперь можно и к маджеми! — сказал Ангулу Фари.
Город нехотя приходил в себя после полуденного оцепенения. Раскаленные улицы были еще сонны, лишь изредка на них появлялись прохожие да проскакивали автомашины. Мы остановились под тенистым деревом.
— Вот мы и приехали! — Ангулу Фари распахнул дверцу. Если бы не стоявший в воздухе резкий, тошнотворный запах гниющих кож, квартал маджеми ничем не отличался от других кварталов Сокото. Справа тянулась глухая глинобитная ограда высотой примерно в два человеческих роста, и на первый взгляд могло показаться, что это стена одного большого жилища. Однако занквайе — тонкие, похожие на прямые слоновые бивни выступы на плоских крышах, разделяющие соро (дома), как межевые столбы, — и двери говорили о том, что перед нами отдельные строения, сомкнувшиеся друг с другом своими наружными без окон стенами.
Пригнув голову, вслед за Фари я шагнул в проход в стене, из-за которой доносился ритмичный звук, словно кто-то тер белье на стиральной доске. Мы оказались в зауре — небольшой комнате вроде прихожей. Как объяснил мой спутник, отсюда можно войти в соро только с разрешения хозяев.
Ангулу Фари громко кашлянул. Стало тихо, и к нам вышел невысокий хаусанец в фартуке, надетом прямо на обнаженное по пояс тело. Тыльной стороной правой ладони он смахнул пот, обильно выступивший на открытом, настороженном лице, вытер о фартук руки. После приветствий хозяин дома Умару Суле, немного поколебавшись, пригласил нас пройти в дом.
Слева от зауре во дворе Умару Суле устроил мастерскую по выделке кож. Вдоль стены на веревке, как белье, сохли на солнце шкуры. Неподалеку стояли две железные бочки с водой. Тут же была прилажена широкая наклонная доска — главный «станок» в дубильне маджеми. Один конец ее лежал на чурбаке высотой со стол, другой у самой земли упирался в колышек. На доске распласталась козья шкура, а к чурбаку был прислонен железный скребок с двумя деревянными рукоятками. Рядом в двух круглых ямах мокли, вспучившись, шкуры. В четырех бачках, каждый ведер на пять, хранились какие-то специи.
От зауре утоптанная дорожка вела через двор к самому дому — трем подслеповатым глиняным коробкам: в центре — жилище хозяина (по хаусанским обычаям, он располагается отдельно от семьи), справа — жены и детей, слева — хранилище для кож. Умару Суле кивнул на стоявшие у стены чурбаки (мол, располагайтесь) и стал подробно рассказывать о секретах своей профессии.
Маджеми он потомственный. Дубильщиками были его отец, дед… Правда, дед жил в городе Кано, потом перебрался в Сокото, куда боророджи свозят шкуры для продажи. В Нигерии сейчас есть кожевенные фабрики. Но по-прежнему большим спросом пользуются и изделия ремесленников. Как и в прошлом, выделка кож остается предельно простой. Однако эта простота, предупредил Умару Суле, обманчива: стоит передержать шкуры на солнце или в яме с водой, снять скребком лишний слой кожи (попробуй его замерь!) — и все пойдет насмарку. Кожа потеряет свой естественный рисунок, станет ломкой.
У маджеми отработан, если можно так сказать о его примитивной мастерской, законченный цикл. Сначала развешанные на веревке сырые шкуры прожариваются на солнце. Затем, как это ни странно, их закладывают на ночь в бочку с водой. Утром мокрые заготовки натирают с обеих сторон порошкообразной смесью из древесной золы и катси — индигоносного тропического растения и выдерживают в течение двух дней. Потом Умару Суле снимает скребком на доске ставший податливый шерстяной покров (чем он и занимался, когда мы подъехали к его дому) и тщательно промывает шкуры. На этом первичная обработка заканчивается.
Шкуры затем закладывают на сутки для дубления в яму, наполненную водным раствором стручков местной акации. Только после этого следует чистовая обработка скребком, и снова шкуры погружают в ту же яму еще на сутки. Потом следуют еще довольно деликатные операции: полоскание, сушка на солнце, натирка арахисовым маслом, многократное прополаскивание в бочке с водой. Это заключительное дубление обычно затягивается дней на десять. Остается дело за малым — придать коже нужную окраску.
По традиции африканские покупатели предпочитают красные, желтые, зеленые цвета. Такую краску Умару Суле с усердием средневекового алхимика готовит сам. В деревянную ступу он кладет кожицу от початков маиса, добавляет туда стебли растения, называемого баба (индиго), золу, толчет все тяжелым пестом до превращения в мельчайший порошок, который засыпает в яму с водой. Туда закладывает затем кожи, через два-три дня они обретают красный цвет. Убедившись, что они впитали краску, Умару Суле промывает их, поочередно натягивает на доске и постукивает деревянной колотушкой, делая тем самым кожи мягкими, эластичными. После этого сушит их в тени.