Некоторые улочки были настолько узки, что приходилось прижиматься к стене, когда навстречу попадались три идущих рядом горожанина. Эти улочки-туннели и вывели меня к рынку. Он расположился почти в центре старого Кано и отхватил у него, если верить путеводителю, более пятидесяти гектаров. На хауса курми означает «чащоба», «заросли». Неизвестный человек, первым назвавший так рынок, тонко подметил его сходство по размеру и плотности с лесными дебрями.
Как и на опушке, где редки еще деревья и где едва пробивается молодая поросль, здесь вначале можно свободно, не боясь затеряться, лавировать меж одиночных лавок, соломенных циновок, на которых разложены початки маиса, кучки орехов кола, арахиса, жгучего красного перца, разная снедь. От «опушки», будто просеки, в разные стороны протянулись, образуя сплошные ряды, лавки с сувенирами — масками из красного и черного дерева, калебасами, луками и стрелами, дротиками, гарпунами, чучелами зверюшек и птиц, кожаными амулетами, пятнистыми шкурами питонов, леопардов, диких кошек.
За сувенирными рядами, привлекательными более всего для иностранных туристов, потянулись улочки портных. Накручивая ручки швейных машинок, выставленных у входа в мастерские, эти мастера индпошива, которым люди, как сказал поэт, «обязаны половиной всех красот», могут в считанные минуты облачить человека, стоит ему пожелать, в новую одежду. Расшить цветными шелковыми нитками его халат, рубашку или тюрбан, а то и просто наложить латку на поношенный костюм.
Позади портновских рядов было уже не так вольготно. Тут приходилось ступать с оглядкой на каждом шагу. Рыночные проходы сузились, «магазины» из ржавого железа бок о бок соседствовали со строениями из стеблей сорго, маиса, навесами, крытыми тростником или пальмовыми листьями. Проходы пересекались, заводили в тупик, образовав гигантский лабиринт, где не мудрено и заблудиться. И всюду были сделанные на скорую руку примитивные лавчонки. В этих лавках, не имеющих никаких удобств, их владельцы принимают покупателей, здесь и живут — проводят дни, недели, всю жизнь…
Бедный интерьер таких «магазинов» никак не вязался с обилием и разнообразием товаров, выставленных в них. В лавках, попадавшихся на пути, распевали на разные голоса транзисторы и магнитофоны последних моделей, неслышно перескакивали цифры на электронных часах, радугой отливали вазы и фужеры, поблескивали никелем велосипеды, швейные машинки. Что ни «магазин» — новые товары. Как портьеры, свешивались ткани неимоверной расцветки, плотной стопкой лежали одеяла, просились в руки эмалированные кастрюли и миски. В некоторых лавках были лишь изделия местных ремесленников — седла, попоны, уздечки, кожаные сумки, циновки, огромные блюла и подносы, покрытые затейливым орнаментом. У рядов с жареной и сушеной рыбой, орехами кола, помидорами, перцем, бананами и ананасами устоялся вызывающий слюну сладковато-терпкий запах.
Это был огромнейший под открытым небом универсальный магазин, и здесь можно купить любую вещь — от швейной иголки до телевизора или мотоцикла.
За последние годы в новом Кано появился свой рынок с добротными магазинами, где и просторней, и лучше сервис. Но по-прежнему, как и ранее, бурлит Курми, притягивает к себе людей. Одновременно тут, утверждает путеводитель, собирается до пятидесяти тысяч покупателей. Этому нельзя не верить.
Рынки и базары приводят людей в восторг, в возбуждение. Поддавшись общему настроению, посетители Курми суетились, торговались до хрипоты, перехватывали друг у друга вещицу, не стоящую и гроша. В некоторых кварталах людская толчея подхватывала и несла меня, как быстрый речной поток, бросала из стороны в сторону. Эстрадная музыка, грохот тамтамов, зазывные возгласы торговцев, шумный говор покупателей, в котором, наверное, слились все языки Европы, Африки и Азии, рождали неимоверный рыночный шум.
Пока я не подходил к лавкам и не присматривался к товарам, на меня не обращали внимания. Стоило задержаться у одного из «магазинов», как я оказался в окружении рыночных постояльцев. Мне стали навязывать разные безделушки, «патентованное средство от любых болезней» — истолченную в порошок кожу крокодила, а бородач — настойчиво предлагать составленный за умеренную плату гороскоп… В другой раз я, наверное, застрял бы тут надолго и обошел все рыночные закоулки. Но сейчас мне нужно было другое.
После недолгих расспросов и поисков я выбрался к западной окраине Курми. Рыночный гомон сюда едва доходил, казался размеренным, монотонным. На автомобильной стоянке притихли грузовики, автофургоны, легковые автомашины. Рядом с этим колесным транспортом на вытоптанной, без единой травинки площадке расположились погонщики со своими поджарыми дромадерами — одногорбыми верблюдами. Около них лежали набитые товаром кожаные мешки. Погонщики — молодые и седовласые хаусанцы в синих и белых халатах — не торопились нести свою поклажу на рынок, кого-то поджидали. Люди они оказались приветливые, словоохотливые.