Расчистку завершает напольный огонь. Угаснут костры — опять с утра до ночи работа под палящим солнцем: надо рассеять золу, мотыгами подбить землю в кучки, которые ровными рядами разлиновывают участок от края до края. А когда упадут первые капли дождя, предвестники ливней, начинается посадка семенного ямса в эти похожие на муравейники кучки…
Тамтамы на площади неистовствовали. С появлением первых ростков приходят новые заботы. Молодые побеги, чтобы уберечь от палящего солнца, нужно обкладывать свежими широкими листьями агавы, заменяя высохшие. Потянутся от стеблей усики пора ставить подпорки. С мая по август землю терзают буйные тропические ливни, и крестьянам по некольку раз на день приходится подправлять мотыгами размытые кучки. К тому же надо еще успеть за сезон прополоть ямс раза три. Сваренные «корешки» слегка сластят, напоминая вкусом подмороженную картошку. Но если в наших местах картошка — хлебу подпора, то в южных провинциях Нигерии, где хлеб не родит, ямс по значимости приравнивается к нему. Здешний крестьянин не мыслит себе жизнь без ямса и поклоняется ему за щедрую силу с таким же глубоким уважением, с каким мы поклоняемся хлебу.
Вот почему праздник ямса — самое важное событие у нигерийцев, живущих в зоне тропического леса. Обычно он устраивается в конце сентября или начале октября — в зависимости от времени созревания «корешков».
Такой праздник и был в Отесеге. Готовиться к нему начали заранее. Женщины обмазали посеревшие за сезон дождей стены хижин красной краской, навели на них узоры в виде птиц и животных. Подростки до единой соринки подмели афию, по краям ее на деревьях нацепили ленты из бумаги и материи. Мужчины расставили на площади столы и скамейки…
Тамтамы не унимались.
Мы приехали в Отесегу затемно и ночь провели в душной хижине родственников Эленду. Спать на плетеном без матраца топчане, покрытом грубой тканью, с тряпичной подушкой в изголовье было непривычно. И все же, утомленный нелегкой дорогой, я, наверное, не встал бы до полудня, если бы меня не разбудил Эленду.
Ополоснув лица, наскоро позавтракали.
— К чифу бы заглянуть, — сказал мой гид, когда мы вышли из хижины. — Но не пустят.
— Это почему?
— Ему сейчас не до нас. У Ндогу Оджимбе в доме совершается обряд, где могут присутствовать только он и советники.
Вот что поведал Эленду об этой традиции.
Ндогу Оджимбе встал в день праздника раньше всех в деревне, облачился в лучшую агбаду и стал поджидать нди эквс на нди нзе. С восходом солнца они не замедлили предстать перед вождем. После пространных поздравлений титулованные особы преподнесли в дар Ндогу Оджимбе десять отборных клубней ямса, козленка, петуха и два кувшина тумбо.
Приняв подарки, вождь поводил несколько раз над головами советников страусовым опахалом — ритуал, которым тут желают долгой жизни, — и пригласил в дом. Затем хозяин и гости взялись чистить и варить ямс. Минут через сорок они расположились на циновках вокруг кастрюли с клубнями и «сняли пробу». Все сошлись в одном: ямс уродился отменным. Ндогу Оджимбе тут же наказал одному из советников известить об этом соплеменников, чтобы они начали готовить «корешки» нового урожая к общему празднику и накрывать на афии столы.
Перед уходом советников вождь вывел из сарая откормленного годовалого бычка — ответный дар всей деревне.
Зачин празднику был сделан.
Закончив рассказ, Эленду Околи взялся показать мне Отесегу…
Подошли Ндогу Оджимбе, Эленду Околи и с ними большая толпа мужчин с мачете, толстыми палками, мотыгами: каждый прихватил то, что попало под руку. Вождь придирчиво осмотрел свою рать. Сил явно было маловато по сравнению с ордой, что захватила площадь: соплеменники в страхе разбежались, и не всех удалось собрать. Оджимбе немного помедлил и с той же решимостью, с какой убегал с афии, повел в бой односельчан. Эленду Околи кивнул и мне: дескать, не робей, присоединяйся.
Перед площадью мы разомкнулись и, притаившись за пальмами, стали ждать сигнала вождя к атаке.
Пришельцы вели себя нагло. Многие столы в продольных рядах были опрокинуты, скамейки повалены. Несколько дикарей, видимо с музыкальными наклонностями, по-прежнему выбивали на тамтамах оглушительную дробь без всякого намека на ритм или слаженность. Под эту какофонию другие страшилища исполняли какой-то немыслимый танец: волчком крутились на месте, кувыркались через голову, скакали на четвереньках.